— Что бы я без тебя делал!

— Тебя не было четыре дня. Я подумала, ты занят.

— Собирался прийти еще в среду вечером. Тогда как раз, когда началась вся эта канитель, но нам пришлось работать внеурочно. Да и вчера. Ну и сегодня, конечно, Лаура, сегодня был денек — хуже некуда. Только я все равно не мог не прийти. Стало невмоготу.

— Я очень сожалею обо всем этом, Рой, — сказала она, стягивая с него сырые черные носки, а он лишь молча кивал, благодаря ее за помощь.

— Сожалеешь — о чем?

— Об этом бунте.

— Чего ради? Разве ты его затеяла?

— Я черная.

— Никакая ты не черная, а я никакой не белый. Мы просто парочка влюбленных.

— Я негритянка, Рой. Не потому ли ты и переехал отсюда обратно к себе?

Ты ведь знал, что мне не хочется тебя отпускать.

— Пожалуй, я слишком устал, чтобы вести сейчас эти разговоры, Лаура, — сказал Рой, поднимаясь и целуя ее. Потом содрал с себя прилипшую к телу пыльную рубашку, и Лаура повесила ее на вешалку вместе с брюками. Трусы и тенниску он бросил на пол в ванной. Взглянув на глубокий шрам на своем животе, он ступил в мыльную пену. Никогда еще ванна не была так кстати.

Наслаждение. Он откинулся спиной назад, прикрыл глаза и расслабился. С минуту он дремал. Потом почувствовал ее присутствие. Она сидела рядом на полу и наблюдала за ним.

— Спасибо, Лаура, — сказал он, с любовью глядя на эти светло-карие глаза в крапинку, и гладкую темную кожу, и нежные изящные пальцы, легшие ему на плечо.

— Как по-твоему, что я в тебе нахожу? — улыбнулась она, поглаживая ему шею. — Притяжение противоположностей, должно быть, так ты думаешь, а? Твои золотистые волосы и золотистое тело. Ты самый красивый мужчина из всех, кого я знаю. Думаешь, все дело в этом?

— Это только позолота, — сказал Рой. — А под нею — ничего, кроме обычной жестянки.

— Под нею всего предостаточно.

— Если там что-то и есть, так только благодаря тебе. Когда ты подобрала меня год назад, там не было ничего.

— Это я была ничем, — поправила она.

— Ты — это все. Ты — это красота, и доброта, и любовь, но главное, ты — спокойствие и порядок. Именно это мне сейчас нужно — спокойствие и порядок. Знаешь, Лаура, я очень напуган. А вокруг еще этот хаос.

— Я знаю.

— Я не был так напуган с тех самых пор, как ты помогла мне бросить пить и научила не бояться. Господи, Лаура, ты же не знаешь, что такое хаос, не знаешь, как он выглядит. На это стоит посмотреть.

— Знаю. Я знаю, — сказала она, продолжая ласкать его шею.

— Больше не могу без тебя, — сказал он, уставившись на водопроводный кран, роняющий время от времени капли в пенную гущу. — У меня была кишка тонка остаться с тобой, Лаура. Да, мне нужен мир и покой, да, я знал, что вместе нам не страшна ничья ненависть, но у меня была кишка тонка. Теперь же, когда я вернулся в те одинокие стены, оказалось, что у меня тонка кишка жить без тебя, теперь, после всего этого мрака и безумия сегодняшнего дня, без тебя мне никогда не суметь…

— Не говори больше ничего, Рой, — сказала она, поднимаясь. — Подожди до утра. Утром все будет иначе.

— Нет, — ответил он, поймав ее за руку мокрыми, скользкими от мыла пальцами. — Нельзя зависеть от завтра. Выгляни в окно, и ты поймешь, что не должна зависеть от завтра. Отныне я живу лишь ради тебя и благодаря тебе только жив. Теперь ты от меня не отвяжешься. Никогда.

Рой притянул ее к себе и поцеловал в губы, потом припал к ее ладони, а она все так же гладила его шею свободной рукой, повторяя: «Малыш, малыш мой…», как повторяла всегда.