Но теперь обостренным чутьем Ивик понимала, что ничто не останется так, как есть. Изменится все. Может, потому, что триманцы войдут в противостояние. Может, потому, что сама дейтрийская церковь подошла к рубежу, когда пора измениться   или погибнуть окончательно; когда мир вырос из нее, как из ветхой одежды, и сам, свежим ростком потянулся к Богу, играющему Вселенными.

В этот миг она поняла многое о будущем, которое видела. Ее обожгла мысль   она так мало увидела там, потому что была не готова увидеть больше.

 Кельм осторожно коснулся ее руки. Ивик вздрогнула.

 Их глаза встретились. Кельм смотрел на нее как то по новому, с легким удивлением и с уважением одновременно, будто увидел впервые. Ивик улыбнулась ему, и разом вынырнула из интуитивного полета, теперь она уже была только с Кельмом, только в нем, и только здесь было счастье.

  Пойдем,   сказал Кельм,   кофе выпьем.

  Обязательно,   Ивик оторвалась от ствола, взяла Кельма за руку,   я что то замерзла.

  И надо нам обсудить еще вопрос с использованием Эрмина и координацию с Женей.

 Они пошли к дому.

  И мой следующий сеанс связи,   сказала Ивик.

  И твой следующий сеанс,   согласился Кельм,   все таки я думаю, не стоит тебе выходить в приморье. Там посты из за Северного атрайда.

 Они поднялись, держась за руки, на крыльцо. Кельм приложил палец к замку. Потом обнял Ивик за плечи. И так, сплетясь, они вошли в мягкий домашний полумрак вдвоем.

И дверь закрылась за ними.

 Вечером Ивик сидела за эйтроном в своей квартирке, у окна, глядя в темноту, сверкающую многоэтажными огнями, линиями эстакад, бортовыми огнями и звездами. Она то смотрела задумчиво в эту горящую тьму, то переводила взгляд на экран, и пальцы тогда начинали свой неуловимо легкий бег по клавишам.

 Что она знала о будущем? Когда так самонадеянно собиралась писать о нем? Собирала материалы, продумывала, как оно может быть? Она даже считала, что видела будущее   но что она видела? Всего лишь тот же самый Дейтрос, тех же людей, только счастливых, здоровых и сытых, не вынужденных рисковать ежедневно жизнью. Даже гэйнов она видела   такими, как есть.

 Теперь она знала, что будущее не бывает функцией настоящего. Оно отличается от настоящего так, как цветок   от стебля, оно раскроется и расцветет новыми красками   или погибнет. Старое небо и старая земля, как ни милы они нам, не могут существовать вечно.

А новые мы не способны представить.

 Не способны. Но Ивик была гэйной. Она привыкла отвечать на вызовы невозможности. И теперь она писала роман о будущем, представляя   непредставимое.

 Теперь она делала то, ради чего только и жила, и любила, терпела, сражалась. Она была гэйной   и она играла. Она рисовала несуществующее будущее красками, которых еще не изобрели. Неупотребляемыми сочетаниями слов. И только теперь, только в этот миг, она, гэйна, была по настоящему счастлива.

 Она больше ничего, совершенно ничего не боялась.

 Она знала, что у нее все получится.