Бэннер попробовала представить себе Джейка с усами, как у папы, но сразу же отказалась от этой мысли. От созерцания его рта, большого, с выдающейся нижней губой, у нее сладко заныло в животе. Конечно, закрыть такой замечательный рот усами – настоящее преступление, решила она.

Джейк, наверное, переоделся сразу после возвращения домой. На нем, как за ужином, были мягкая хлопчатобумажная рубашка неяркого синего цвета, грубые джинсы, старые, потертые сапоги. На шее – красный льняной платок. Ни кобуры с «кольтом», ни жилета, ни кожаных штанов, которые она видела на нем утром.

Рукава рубашки он закатал до локтей. Бэннер заметила переливающиеся при каждом движении мускулы и сильно загорелую кожу, покрытую волосками, такими светлыми, что при свете фонаря они казались белыми.

Джейк ловко и осторожно осматривал больную ногу лошади. Его тонкие, длинные и, по-видимому, очень сильные пальцы ощупывали копыто, то сжимая его, то ослабляя хватку. От наблюдения за их ритмической пляской у Бэннер опять как-то странно заболел живот.

Она даже не предполагала, что существует на свете такая абсолютная мужественность, зрелая, полная скрытой силы. А ведь она жила в окружении мужчин: Росса, Ли, Мика, работников на ранчо. Но она никогда не рассматривала их, как сейчас рассматривала Джейка. А если бы и рассмотрела – вряд ли была бы так потрясена.

Именно мужчины типа Джейка волновали Бэннер.

Она оробела перед этой неуправляемой, стихийной мужественностью.

Но удивительно, вместе с робостью в ней пробудилось и женское естество. Мужественность Джейка притягивала Бэннер, не позволяла выскользнуть незамеченной из конюшни, заставила заговорить. Еще минута, и она не выдержала бы, убежала, а потом всю жизнь гадала, что могло бы произойти, достань у нее храбрости довести дело до конца. Но если Бэннер и предстояло жалеть о чем-либо, то, во всяком случае, не о своей нерешительности.

– Как лошадь?

Джейк вздрогнул от неожиданности, поднял голову.

– Силы небесные! С ума сошла – так подкрадываться! Тебе что, делать нечего?! Эдак мы с Бураном заиками останемся.

Он посмотрел на ее босые ноги и подол сорочки, все остальное закрывала бахрома шали. Бэннер скрестила руки на груди, кутаясь в шаль, как индианка в одеяло.

– Ты чего тут шляешься? Я думал, все пошли спать.

Глаза у него действительно неправдоподобно синие. Почему она раньше не обращала на них внимания? Конечно, если б кто спросил: «Слушай, какого цвета глаза у Джейка Лэнгстона?» – она машинально ответила бы: «Синие». Но сейчас, когда он, сидя на корточках, посмотрел на нее снизу вверх, она буквально утонула в их сиянии.

Создавая глаза Джейка, природа не поскупилась на яркие краски: одарила белизной белки, а радужную оболочку – лазурью, как небо поздней осенью. Бэннер впервые заметила, что ресницы Джейка у основания темные, а их загибающиеся кончики выцвели на солнце.

В общем, интересные глаза, ей хотелось бы незаметно, без помех изучить их получше. Но Джейк неотрывно смотрел на нее, ждал ответа, почему она не спит спокойно, завернувшись в одеяло, в теплой кроватке.

– Не могла уснуть. – Бэннер вдруг смутилась, опустила голову.

– А-а! – Джейк выпрямился в полный рост, потрепал Бурана по шее. Окунул руки в ведро, обмыл, потом потряс ими и вытер полотенцем. – Что ж, понятно, после сегодняшних событий…

Бэннер подняла голову, но ей так и не пришлось узнать, что Джейк собирался добавить: он осекся, сжал челюсти, глаза его были прикованы к лицу Бэннер. Он с трудом отвел их, моргнул.