Чувственное, воспламеняющее лицо. Оно могло бы принадлежать распутной женщине, понимающей толк в мужчинах, умеющей доводить их до сладостных судорог. Но Бог сыграл с ним жестокую шутку. Оно принадлежит милой, невинной девушке, которую он знает с колыбели.

Слишком ярко светились ее глаза – слишком многих охотников загрязнить ее чистоту могли они привлечь. Ох уж эти глаза, сверкающие из-под черных выгнутых бровей и осененные длинными ресницами, – лучше бы, для ее же блага, они не были такими смелыми, интригующими, зовущими. Ее честность и откровенность – немалая угроза для ее целомудрия. Одного взгляда на чувственный изгиб ее рта мужчине хватило бы, чтоб махнуть рукой на все обязательства, на преданность старой дружбе. Кто устоял бы перед таким соблазном?

Даже веснушки на ее переносице казались вызывающими. А кожа наверняка была нежная, как шелк, и теплая, как парное молоко. Джейк и представить себе не смел, какова она на вкус. От Бэннер пахло так, будто она только что вымылась благоухающим всеми ароматами мылом. Ему хотелось зарыться в нее лицом, как в букет цветов.

Под прозрачной, девственной сорочкой на ней ничего не было. Но даже помыслить о наготе Бэннер Коулмэн – непростительный грех. Без сомнения, Росс убил бы любого, покажись ему только, что тот мечтает о наготе его дочери.

Но разве может полный сил мужчина, который живет и дышит, разве может он не мечтать об этом стройном теле, просвечивающем сквозь складки мягкой материи, разве может он не грезить, как с ним сплетается его собственное тело? Разве может он быть настолько слеп, чтоб не замечать полных грудей, при каждом вздохе приподымающих легкую материю? А темные точки в центре этих упругих холмиков! Проклятие! О ножках Бэннер и темном треугольнике между бедер Джейк не смел думать вовсе, чтобы не обезуметь вконец, не совершить такого, за что его и повесить было бы мало.

Но секрет притягательности Бэннер был не только в соблазнительном теле. Дело в ее характере, в ее пылком нраве. Необузданная и своенравная, она словно бросает вызов, словно ищет кого-то, у кого достанет смелости укротить ее, накинуть на нее сети любви – или покориться, раствориться в ней, сдаться на милость победительницы.

И она, этот крошечный сгусток женственности, приступила к нему и с восхитительным пылом просит взять ее, принять этот бесценный дар.

Но, как бы ни привлекало его подобное предложение, никакие силы на этой грешной земле не заставят Джейка прикоснуться к Бэннер Коулмэн.

Он любил ее, потому что она была той, кем была. Ему и в голову не пришло бы пожертвовать двадцатилетней дружбой ради двадцати минут удовольствия. Он проклинал себя за то, что вчера не трахнул одну из Присциллиных шлюх. Тогда тело бы его не было таким изголодавшимся и легче было бы отказать Бэннер. Только поэтому, убеждал себя Джейк, он позволил своему воображению зайти столь далеко.

Что надо сделать, что ответить – тут нет сомнений. Надо отослать ее. Но бережно, чтобы не пострадала их взаимная привязанность, чтобы не нанести ее гордости нового удара.

– Да, ты женщина, Бэннер. По правде сказать, я поражен: до какой степени женщиной ты стала.

– Тогда займись со мной любовью.

– Нет. От этого только хуже будет. Ты чувствуешь, что тебя отвергли ради другой женщины. Я понимаю, ты в отчаянии. Естественно. Ты ищешь исцеления. Шелдон по-свински обошелся с тобой. Этот сукин сын выбил тебя из седла, ты должна самоутвердиться. Но не таким способом.

– Таким, – упрямо возразила Бэннер.

Джейк покачал головой, шагнул вперед и положил руки ей на плечи. Рискованно, но он должен сделать это. Необходимо доказать себе, что он может спокойно прикасаться к ней, думать о ней, как любящий дядюшка.