Он рассмеялся, как мальчик.

— Я думал о том, как пойду домой, и о том, как удивится Зверь. К этому времени он уже снова вернулся. Как только я вышел из деревьев и ступил на свою землю, я сразу почувствовал запах волков и увидел их. Они не знали, что у меня есть волшебный нож — я прятал его под одеждой, — нож, который дала мне жрица. Эх! Жаль, что миг торжества такой короткий! Ты только представь! Вот один волк меня чует. «Boy, — говорит он. — Здесь мой пастух!» Вот он приближается большими скачками, распустив хвост по ветру, вот он вертится вокруг, припадает к земле, полный веселья от предвкушения скорой, теплой добычи. Вот он прыгает — и о! — вы бы только видели его глаза, когда уже в полете он замечает нож, да, нож, выставленный ему навстречу. Нож рассекает его шкуру, как тростинка свернувшееся молоко. Другие волки иногда и взвизгнуть не успевали. Я даже не сдирал шкуру со всех волков, которых убил. Часто я только ранил волка. Тогда я брал каменный топор и добивал его. Зверь не дрался! Зверь знал, что такое нож! Еще до вечера он узнал, как пахнет его кровь на моем ноже, и удирал от меня, как заяц. Он все понимал! Я шел гордо, как и подобает идти человеку — победителю Зверя!

И вот я вернулся в дом своей матери. Там был ягненок, которого надо было убить. Я рассек его пополам и рассказал матери все, что со мной произошло. Она сказала: «Это труд, посильный лишь богу». Я поцеловал ее и рассмеялся. Пошел я к своей Возлюбленной, которая приходила ждать меня у прудов. Там был ягненок, которого надо было убить. Я рассек его пополам и рассказал ей все, что со мной произошло. Она сказала: «Это труд, посильный лишь богу». Я рассмеялся, но она оттолкнула меня и убежала. Она стояла справа, с той стороны, где я ничего не видел, и поэтому я не успел ее поцеловать. Пошел я к пастухам, охраняющим овец. Там была овца, которую они собирались убить на ужин. Я рассек ее пополам и рассказал им все, что со мной произошло. Они сказали: «Это труд, посильный лишь богу». — «Хватит говорить о богах, — ответил я. — Давайте есть и будем счастливы. Завтра я отведу вас к Детям Ночи, и каждый мужчина получит волшебный нож».

Я был рад снова почувствовать запах овец, увидеть широкое небо, тянущееся от края до края, услышать рокот моря. Я спал под открытым небом, завернувшись в шкуры, а пастухи о чем-то до утра между собой говорили.

На следующий день я отвел их к деревьям, захватив с собой, как и обещал, шерсть, творог и свернувшееся молоко. Дети Ночи тоже, как обещали, разложили ножи на траве перед деревьями и, спрятавшись в зарослях, наблюдали за нами. Их жрица окликнула меня и спросила: «Ну что ваш народ?»

«Их сердца изменились. Для меня они перестали быть открытыми, как раньше».

«Это потому, что у тебя только один глаз. Приди ко мне, и я буду твоими обоими глазами».

«Нет, — сказал я. — Я должен научить мой народ пользоваться ножом, как ты когда-то научила меня». — Дело в том, что нож держат в руке не так, как держат каменный топор.

«Все, что ты сделал, — сказала она, — ты совершил не ради своего народа, а ради женщины».

«Тогда почему же бог принял мой правый глаз? И почему ты сердишься?» — спросил я.

«Потому что бога может обмануть любой мужчина, а женщину — ни один. И я не сержусь на тебя. Я только очень тебя жалею. Подожди немного, и ты своим единственным глазом увидишь, почему», — ответила она и скрылась среди ветвей.