Певара вздрогнула, поморщилась. И дело тут вовсе не в Шончан. Они были людьми, какими бы необычными тер’ангриалами ни обладали, и рано или поздно, но будут побеждены. Однако ее гримасу, как Певара ни старалась держать себя в руках и сохранять невозмутимое выражение лица, вызвало упоминание о том, что сотворили двенадцать дней назад Отрекшиеся. Больше никто не мог применять в одном месте столь громадные объемы Силы. До такой степени невероятные, что Певара боялась вспоминать и даже старалась вообще не задумываться об этом, как и о том, какую цель те могли преследовать. Или, что еще хуже, – о том, какое страшное дело они сумели довести до конца. Во второй раз она поморщилась, услышав, что предложение о связывании узами Аша’манов исходит якобы от нее. Но это было неизбежно – с того момента, как она представила Тсутаме идею Тарны, – затаив дыхание и ожидая почти неминуемой вспышки гнева новой Верховной. Певара даже пустила в ход довод о необходимости увеличить численность включенных в круг за счет мужчин, чтобы противостоять тому чудовищному проявлению Силы. Как ни поразительно, гнев не обрушился на голову Певары, да и вообще Тсутама отреагировала слабо. Она просто сказала, что ей нужно все как следует обдумать, и настояла на том, чтобы ей принесли из Библиотеки материалы, касающиеся мужчин и кругов. В третий раз, и сильнее всего, Певара скривилась из-за того, что ей придется работать вместе с Джавиндрой, да и вообще из-за того, что на нее взвалили новую работу. У самой Певары дел и без того было по горло, а в сотрудничестве с Джавиндрой всегда было мало приятного. Верными, разумеется, та считает только свои идеи, а иначе вечно подвергает сомнению и оспаривает любые предложения, исходящие от других сестер. Ну почти любые.

Джавиндра ожесточенно противилась идее связывания узами Аша’манов, приходя в ужас от одной мысли, что Красные сестры вообще с кем-то будут связывать себя узами, равно как и что узы предполагаются с мужчинами, способными направлять Силу. Однако теперь приказ исходил от Верховной и деваться ей было некуда. Тем не менее Джавиндра отыскала способ возразить:

– Элайда этого никогда не позволит, – пробурчала она.

Тсутама сверкнула на нее глазами и пронзила костлявую собеседницу взглядом. Та громко сглотнула.

– Джавиндра, Элайда об этом никогда не узнает, пока не будет слишком поздно. Я, как могу, храню ее тайны – о неудачном исходе дела против Черной Башни, о катастрофе возле Колодцев Дюмай, потому что она возвысилась из Красной Айя, но она – Престол Амерлин, представляющая все Айя и ни одну отдельно. Иными словами, она более не Красная сестра, а мы обсуждаем дело, касающееся Айя, никак не ее. – В голосе Тсутамы послышались грозные нотки. И она ни разу не употребила слова «проклятие». Это означало, что она едва сдерживает гнев. – Ты с этим не согласна? Ты намерена известить Элайду, несмотря на мои впрямую высказанные пожелания?

– Нет, Верховная, – поспешно заверила ее Джавиндра, потом спрятала лицо в чайной чашке.

Странно, но Певаре показалось, будто она украдкой улыбается.

Певара ограничилась тем, что покачала головой. Если это нужно сделать, и она уверена, что это должно быть сделано, тогда очевидно, что Элайду необходимо держать в потемках. Чему же улыбалась Джавиндра? Слишком много всего подозрительного.

– Очень рада, что вы обе согласны со мной, – сухо отметила Тсутама, откинувшись на спинку кресла. – А теперь можете оставить меня.

Они задержались лишь для того, чтобы поставить чашки и присесть в реверансе. У Красных слову Верховной подчиняются все сестры Айя, в том числе и Восседающие. Единственным исключением, по закону Айя, было голосование в Совете Башни, хотя кое-кто из обладательниц звания Верховной умудрялся добиваться того, что любое голосование, в котором они были заинтересованы, происходило по их желанию.