– Пророк говорит, что они не придут, – заметил довольно резко Айрам, осаживая своего длинного гнедого рядом с Ходоком. Из-за его плеча, укрытого зеленым полосатым плащом, виднелось медное навершие меча в форме волчьей головы. Когда-то его можно было назвать привлекательным, но теперь он становился все мрачнее и мрачнее день ото дня. Он казался изможденным – глаза впали, а рот превратился в узкую щелку. – Пророк либо утверждает, что все закончится ничем, либо, что нас ждет ловушка. Он советует не верить Шончан.

Перрин промолчал, на сей раз уже он почувствовал укол раздражения – частично в этом был виноват он сам, частично бывший Лудильщик. Балвер сообщил ему, что Айрам начал часто бывать у Масимы, но вроде как вовсе не обязательно говорить ему, что не стоит распространяться перед Масимой о планах и действиях Перрина. Яйцо в скорлупу не вернешь, но из этого надо извлечь урок на будущее. Рабочий должен знать, как обращаться с инструментами, а не ломать их. То же относится и к людям. Что же до Масимы, то он наверняка боится, что им может встретиться кто-то, кто в курсе его дел с Шончан.

Их много, но все же большинство останется здесь, среди деревьев. Пятьдесят Гвардейцев из Крылатой Гвардии Берелейн в красных шлемах и красных же нагрудниках – на их тонких копьях со стальными наконечниками реяли алые вымпелы – выстроились подле синего знамени с изображением золотого ястреба Майена, которое теребил легкий ветерок. Рядом, под красным стягом с тремя серебряными звездами расположились пятьдесят гэалданцев в начищенных латах и зеленых конических шлемах. Вымпелы на их копьях были изумрудными. Воины представляли собой внушительное зрелище, но даже все они, вместе взятые, были куда менее опасны, чем Джур Грейди, – его обветренное лицо напоминало лицо простого фермера, который, быть может, терялся на их фоне в своем простом черном плаще, украшенном у ворота небольшой серебряной брошью в форме меча. Сам он отлично осознавал свое превосходство, даже если остальным присутствующим было невдомек, и поэтому стоял рядом со своим гнедым мерином, словно крестьянин, набирающийся сил перед трудовым днем.

Лиоф Торфинн и Тод ал’Каар, единственные, помимо самого Перрина, представители Двуречья, в противоположность Джуру остались сидеть верхом – даже долгое ожидание не могло охладить их пыл. Возможно, их восторг частично улетучился бы, если бы они узнали, что были выбраны только за то, что на них лучше всего сидели взятые напрокат камзолы из тонкой темно-зеленой шерсти. Леоф держал личное знамя Перрина с изображением волчьей головы на алом фоне, Тоду достался Красный Орел Манетерена. Оба знамени крепились к древкам, немного длиннее копейных. Парни чуть не передрались из-за того, кто какое знамя понесет. Перрин искренне надеялся, что это произошло не потому, что никто из них не хотел брать Волчью Голову в красной окантовке. Леоф казался вполне довольным. Тод же был на седьмом небе от счастья. Конечно, они не знали, зачем Перрин вытащил эти знамена. «Заключая любую сделку, нужно убедить другую сторону в том, что она получит что-то бесплатно» – так говаривал отец Мэта. Перед глазами Перрина поплыли цветные пятна, и на мгновение перед ним предстал образ Мэта, беседующего с невысокой темноволосой женщиной. Он потряс головой, отгоняя иллюзию. Единственное, что имеет значение, – это то, что происходит здесь и сейчас. И еще Фэйли.

– Они придут, – отрезал Арганда, хотя в его глазах, блестевших сквозь прорези шлема, читался вызов.

– А если нет? – поинтересовался Галлене, его единственный глаз полыхал гневом не хуже, чем оба Аргандовых.

Его покрытые красной эмалью латы мало чем отличались от сверкающего облачения Арганды.