– Молчишь? Не желаешь привести род Собакиных к величию? Нет?

– Я? – решилась проговорить Эльвира.

– Ты! Не меня же царь избрал себе в невесты! Ты одна из 3 тысяч девок, что прошли перед царем на смотринах! И он избрал тебя, дуреха! А ты мне говоришь, что тебе он не по нраву. Молодого царевича захотела? Так?

– Но, я… – снова попыталась что-то ответить Эльвира, но мужчина снова прервал её.

– Хватит! Ты станешь женой царя Ивана, Марфа! И не дай тебе господь, хоть слово сказать против! Ежели он узнает про то – нам всем Собакиным голов не сносить! А так поднимемся высоко как царские родичи. Царь меня в бояре скажет. Меня и твоих дядьев…

***

Борис очнулся в кровати, если соломенный топчан можно было так именовать. На нем был старый полушубок, ибо в сыром помещении, где он спал, было не слишком уютно.

– Очнулся? – раздался рядом с ним скрипучий и мерзкий голос. – Пора.

– Что? – Борис резко обернулся и посмотрел на коренастую фигуру рядом с собой.

– Вставать пора говорю. Дело ждет. Сейчас сам Григорий Лукьянович пожалуют. И вздернем вчерашнего на дыбу.

Борис не мог извлечь из головы человека, в тело которого попал, ничего. Все его воспоминания оказались закрыты. Но он понял одно – он подручный палача. А палач этот работает с самим Малютой Скуратовым.

– Ну, чего губешки разлепил, паря? Али позабыл ремесло наше? Не для себя стараемся, но для царского величества. Эх, грехи наши тяжкие, – палач перекрестился и прошептал молитву.

«Вот так попал! – подумал Борис. – Ничего не знаю про этого человека рядом со мной. Даже как его зовут не в курсе. Но это можно выяснить».

– Идем, приготовим все. А то Григорий Лукьянович осерчает. Сейчас узника приволокут. А ты заметил, паря, какая рожа-то у него?

– У кого? – переспросил Борис.

– У того, кого пытать станем сызнова. Вчерась его мытарили сердешного. Ни стона не проронил. И это самому Малюте Скуратову-то, у которого камни говорят. Крепкий человечина. Но рожа у него бесовская. Истинно говорю тебе.

Борис посмотрел при свете факела на лицо палача и подумал:

«А у него самого рожа какая? Вот уж воистину зверю подобен человек. И ремесло у него под стать».

Палач был коренастым и крепким мужчиной. Его лицо до глаз заросло густой бородой, и в нем было нечто хищное. Крючковатый нос с красными прожилками вен выдавал в нем любителя хмельного зелья. Его обнаженные по локоть руки были покрыты слипшимися волосами.

Палач снял факел со стены и пошел вперед. Борис двинулся за ним.

– Григорий-то Лукяныч знает, как жилы из человеков тянуть, – проговорил палач. – Ты, Тёмка, и половины того не смогешь, чего он не гнушается. После его пытки мало кто язык не развяжет.

«Меня зовут Тёмка. Отлично. Это уже кое-что».

– Чего молчишь?

– Да, а чего говорить-то? Мне ли с Григорий Лукьянычем тягаться? Я молодешенек.

– То-то. Ремесло наше каторжное не простое. А без палачей-то как? И царю без палача не можно. Во как.

– Оно так. Дело для государя важное делаем.

– Важное! И многотрудное! – снова заговорил палач. – Не каждый-то дело сробить сможет как надобно. Вот давеча царские людишки, опричники, принялись некоего боярского сына в кипяток опускать. Дак он у них и помер сразу, и не помучившись. Рази так-то дело делают? Надобно чтобы человечек помучился вволю и все грехи свои искупил муками теми.