– Угощайтесь, барышни!

– Из плена, чай, кавалеры? – кокетничала Сима.

– Из японского плена, господа московские барышни. – «Артурцы» были слегка во хмелю.

– И чего же вы там ели в Японии?

– Ели мясо кита, – со спокойной печалью ответил «артурец».

– Страсти Господни! – ужаснулась Сима.

– Товарищи! – рванулась к «артурцам» Таня. – Пролетариат…

– Мы знаем, – перебил ее один из «Космачей», – пролетариат всех стран борется с капиталом. Мы солидарные.

– Вот, господин Торбек, получите сполна за весь товар.

– Окна, – улыбнулся Торбек, – будьте любезны, господа, разбейте окна.

Полетели стекла.

– Осторожный дьявол, – усмехнулся дружинник.

– Нам дела мало, – сказал другой. – Одних винчестеров 70 штук!

– Шашки наголо! – надрывался есаул.

Казаки словно не слышали приказа.

– Свободу казакам! – кричали в толпе. – Переходите к нам!

– Господа, мы же присягу давали, – неуверенно улыбались казаки.

Вдруг послышался жуткий свист и мощный голос:

– Разойдись! Стреляем!

Анархистская дружина «Черный костер» дала залп по сотне и бросилась в атаку. Взвились шашки.

Митенька-«Огурчик» пикой черного знамени ударил кому-то в глаз, получил удар саблей по плечу, завизжал от радости:

– Пролилась, полилась и моя кровушка за свободу, за убиенных мной агнцев и незабвенного Виктора Николаевича…

– Разбрасывайте, разбрасывайте!

Вдруг среди толпы заплясали лошади и тускло заблестели над головами клинки.

– Товарищи, без паники! Дадим отпор! – пронеслось в толпе.

Таня вдруг увидела молодую женщину, которая, деловито задрав юбки, вытащила из-за чулка револьвер и часто стала палить. Таня выхватила из муфты и свой маленький «бульдог».

Совсем рядом прогрохотал залп. В Камергерский ворвалась стрелковая рота, в толпе замелькали черные шинели городовых, бляхи дворников. Кто-то рванул Таню за плечо.

– Ага, с ливальверчиком!

– Тише! Тише! Это большевик Литвин-Седой.

Седой, надрываясь, закричал:

– Московский совет рабочих депутатов принял решение о вооруженном восстании!!!

– Отдавай, сатрап, личное оружие!

– А если не отдам?

– Убью!

– Чем убивать, ты мне лучше пятерик подари, господин поднадзорный зубной техник.

Получив пятерик и расставшись с наганом и шашкой, Уев хорошо подзаработал на Тверском.

– Кому Шмидта-лейтенанта и госпожу Спиридонову? Полтинник пара, судари мои, полтинничек всего…

Обогатившись, в Калашном выменял шинельку на старого попугая-колдуна, а валенки с калошами на цепную собаку Шарика. Солидно пришел домой и заснул в луже, посередь горницы стоя.

– Спи, Уев, спи, а то шкуру спустят с тебя…

Под утро явился чернявый-кучерявый, вроде памятника с Тверского бульвара, стал бонбу в карман подкладывать.

– Да куды ж, сударь, вы ее толкете, там у меня стакана два тыквенных семечек еще осталось…

Проснулся Ферапонтыч, глянул в форточку: вокруг песни, смех, пальба.

– С праздничком, господа скубенты!

– Случилось непредвиденное, Леонид Борисович, – я полюбил ее, – тихо говорил он.