27 ноября 1941 года на участке обороны 6-й армии Юго-Западного фронта ненадолго установилось короткое затишье. Морозная дымка окутала окопы и нейтральную полосу. Но обманчивая тишина не усыпила бдительности часовых 417-го стрелкового полка; они напрягали слух, чтобы не прозевать вылазку вражеских диверсантов.

К концу подходила вторая смена дежурства, когда в тылу гитлеровцев вспыхнула беспорядочная стрельба. Ее шум нарастал и стремительно накатывался на нейтральную полосу. Резервные огневые группы второго батальона не успели еще занять места в окопах, как наступила разгадка: из тумана, подобно призракам, возникли размытые силуэты. Заросшие, изможденные лица, истрепанное обмундирование и трофейное оружие говорили сами за себя — это были окруженцы. Потом, когда радость встречи прошла и была выпита кружка спирта, командир батальона капитан Ильин, пряча от них глаза, распорядился: сдать оружие старшине и отправиться на фильтрацию к особистам — в военную контрразведку. В ответ послышался недовольный ропот, он, потупясь, развел руками.

— Тихо, ребята! Не бузить! — успокаивал окруженцев их командир техник-интендант 1-го ранга Петр Прядко.

Галдеж прекратился, и бойцы, сбившись в кучку, отправились сдавать оружие.

Спустя час у блиндажа, где временно разместился фильтрационный пункт Особого отдела НКВД 6-й армии, выстроилась молчаливая очередь. Бойцы нервно переминались с ноги на ногу и исподлобья постреливали колючими взглядами на брезентовый полог, закрывавший вход. Прошла минута-другая, а в блиндаж все не вызывали. Особист, видимо, решил поиграть на нервах окруженцев, рассчитывая быстро расколоть затаившихся среди них агентов абвера — гитлеровской разведки.

Оперуполномоченный лейтенант госбезопасности Виктор Макеев, просмотрев документы, решил начать допрос с техника-интенданта 1-го ранга Прядко. Его насторожило то, что разношерстную группу бойцов и младших командиров возглавил не политрук или строевой офицер, а какой-то там «интендан-тишка». Он подозревал — здесь что-то не чисто: Прядко мог оказаться «подсадной уткой» абвера. На эту мысль Макеева наводила ориентировка особого отдела армии — фамилия Прядко числилась в списке разыскиваемых вражеских агентов.

За пять месяцев войны Макеев насмотрелся всякого и уже ничему не удивлялся. Вербовку пленных красноармейцев абвер поставил на поток и сотнями перебрасывал через линию фронта. Большинство из них пошло на сотрудничество, чтобы не умереть от голода. Но находились и такие, кто люто ненавидел советскую власть или повязал себя кровью. Они, попав к особистам, знали, что их ждет, и нередко пускали в ход ножи и кулаки.

Макеев на всякий случай расстегнул кобуру, проверил пистолет и, бросив строгий взгляд на сержанта, глыбой застывшего у входа, распорядился:

— Дроздов, вызывай Прядко!

Тот откинул полог, приподнялся над бруствером траншеи и выкрикнул:

— Хто тут Прядко?

— Я! — откликнулся голос из толпы.

— Заходь!

Окруженцы пришли в движение. От группы младших командиров отделился высокий, стройный, лет тридцати офицер-интендант и решительной походкой направился к блиндажу. Вслед ему неслись дружные выкрики:

— Иваныч, скажи, пусть не тянут резину, а то скоро от холодрыги околеем… Што зря мурыжат, мы свое слово уже сказали… Пусть за нас мертвые фрицы отчитываются…

— Все будет нормально, ребята, — заверил Петр бывших своих подчиненных и спрыгнул в траншею.

Комья мерзлой земли посыпались на дощатый настил и покатились в блиндаж. Сержант отбросил их сапогом и недовольно буркнул:

— Че грязь тащишь.