— Короче, бери ручку и пиши. Только не вздумай юлить, со мной этот номер не пройдет!

— Пи-сать? — чужим голосом спросил Петр.

— Не петь же?! Ты не соловей, шо б слушать тебя, — с кривой ухмылкой заметил Макеев и придвинул чернильницу с ручкой.

Петр не шелохнулся и глухо произнес:

— За меня трофейный автомат росписи ставил.

— A-а, все вы так говорите, а как копнешь, то такое говно вылазит…

— Говно-о? Т-ы-ы чего несешь! Мы там своей кровью умывались, пока вы тут линию фронта выравнивали! Мы… — вскипел Петр.

— Чего-о? — взревел Макеев. Папироса, зажатая в уголке рта, сползла с губы и шлепнулась на стол, а когда к нему вернулся дар речи, он обрушился на Петра с угрозами: — Молчать, гад! Ты на кого пасть разеваешь? Я тебя как вошь одним пальцем раздавлю!

— На это вы мастера. А кто с фрицем воевать будет? Кто?

— Заткнись, пока не шлепнул!

— Не пугай, пуганый уже. Я не в обозе отъедался, а фрицев колошматил.

— Молчать! Да я тебя… — взвился Макеев и ухватился за кобуру.

Петр дернулся вперед. Тут же за его спиной угрожающе заворочался сержант, и лязгнул затвор автомата. Наступившую вязкую тишину нарушали лишь прерывистое дыхание и треск нещадно чадившего фитиля. В отблесках тусклого пламени лица Макеева и Прядко, искривленные судорогами, напоминали уродливые маски. Несколько секунд они сверлили друг друга пылающими взглядами. Макеев, не выдержав, отвел глаза в сторону. Подрагивающая от напряжения рука отпустила кобуру. В блиндаже воцарилось гнетущее молчание.

Петр продолжал гвоздить Матвеева испепеляющим взглядом. Тот быстро взял себя в руки, достал из папки документ и, размахивая им перед лицом Петра, злорадно процедил:

— Говоришь, с фрицами воевал?

— Ну, — насторожился Петр; на его лицо легла тень.

Это не укрылось от Макеева, и он с напором продолжил допрос:

— Здесь черным по белому написано, как ты с фрицами снюхался!

— Я-я? Снюхался с фрицами? Это же… — Петр не мог поверить своим ушам.

— Ну, не он же, — Макеев мотнул головой в сторону Дроздова и снова перешел в наступление: — Говори, какое дали задание? Кого еще внедрили в группу? Фамилии? Псевдо?

— Задание? Внедрили? Ты что несешь, лейтенант! — Петр уже не отдавал себе отчета и бросился к Макееву.

— Сидеть! Не двигаться! — взвизгнул тот и судорожно заскреб ногтями по кобуре.

Сзади на Петра навалился сержант и припечатал к чурбаку. Он пытался освободиться, но ручищи мертвой хваткой вцепились в плечи и не давали не то что двинуться — свободно вздохнуть.

— Какое задание? Ты охренел? — прохрипел Петр.

Макеев подался к нему и, заглядывая в глаза, прошипел:

— Сволочь! Я тебе покажу охренел! Хватит ваньку валять! У меня на тебя бумаг воз и маленькая тележка, — и, хлопнув папкой по столу, сорвался на крик: — Говори, когда на фрицев стал работать?

Мятый клочок бумаги, которым потрясал особист, перевесил пять месяцев хождения Петра по мукам в гитлеровском тылу. Он съежился и глухо обронил:

— Мне признаваться не в чем. За меня скажут ребята. Я за чужие спины не прятался, а оружие в бою добыл.

— Ты эти частушки пой кому-нибудь другому. Говори правду, если жить хочешь! — напирал Макеев.

— Не пугай — пуганый. Я свой испуг на той стороне фронта оставил.

— Смелый, говоришь?

— Побываешь в моей шкуре — поймешь.