Все оказалось гораздо сложнее и глубже. Коммунисту, вступившему в партию во время финской войны, человеку честному и бескомпромиссному, было поперек души перевоплотиться в отъявленного мерзавца и предателя. Рязанцев это видел и понимал, потому не пытался любой ценой склонить Петра к участию в операции. Он посчитал, что в сложившейся ситуации будет разумнее, если на время предоставить его самому себе.

Пока же в душе Петра царило смятение. Он все еще не мог принять произошедший несколько дней назад этот невероятный и немыслимый поворот в своей судьбе и службе. Он, боевой командир, познавший на себе жестокость фашистов и мерзость предательства, пылавший лютой ненавистью к ним, готовый рвать их зубами, должен остаться в прошлом и превратиться в такую же мразь, как Струк. Но и этого было недостаточно, чтобы выполнить задание Рязанцева. Ему предстояло доказать прожженным, не верящим на слово вербовщикам абвера, что он, Петр Прядко, из всех предателей и мерзавцев самый подходящий.

«Все! К чертовой матери фашистскую псарню! Завтра так и скажу Рязанцеву. Скажу? Я же согласился? В конце концов, мужик я или нет? Ну не могу я! Не могу!» — терзался Петр.

— Эй, в сторону! Жить надоело? — сердитый окрик заставил его встрепенуться и отпрыгнуть в сторону.

Обдав снегом с головы до ног, рядом пронеслась полуторка. Выбравшись из сугроба, он перешел на натоптанную тропку, ведущую к дому Зинаиды. Она к этому времени управилась со своим хлопотным хозяйством и теперь колдовала над плитой.

Там в чугунных казанках доваривались картошка и каша с тыквой, а на столе в миске матово поблескивали бочками ядреные соленые огурцы. Петр стряхнул снег с валенок и вошел в сени. В воздухе аппетитно пахло испеченным хлебом.

— Петро Иваныч, цэ ты? — окликнула Зинаида.

— Я, — обронил он и, повесив тулуп на гвоздь, направился в комнату.

— А обидать? У мэнэ усэ готово, — встала на его пути Зинаида.

— Спасибо, Зина, я не голодный.

— Ничего нэ знаю, сидай! — Зина подхватила Петра под руку и усадила за стол.

Петр безучастным взглядом смотрел на то, как она сняла с плиты казанок с картошкой, слила воду и принялась раскладывать по мискам.

— Та шо с тобой, Петро Иваныч? Так смотришь, шо кусок в горло не лезет. Може, сто грамив? — пыталась растормошить его Зинаида и, достав бутыль с самогонкой, разлила по кружкам.

Он покачал головой, достал из миски картофелину, повертел ее в руке и положил назад в миску, извинился и прошел в свою комнату. Там, свалившись на кровать, уставился в потолок и, продолжая мысленно разговор с Рязанцевым, старался найти веские аргументы, которые убедили бы его искать другого кандидата для выполнения задания.

Появление в доме Кулагина оживило атмосферу. Богатырская фигура лейтенанта, казалось, заполнила собой все свободное пространство. Перебросившись парой шуточек с Зинаидой, он прошел к Петру, мельком взглянул на его хмурое лицо и спросил:

— Скучаешь, разведчик?

— Не то слово, — буркнул Петр.

— Счастливый. А я как белка в колесе.

— Какое тут к черту счастье! Одна маета.

— Значит, я вовремя, — бодро заявил Кулагин и положил на стол папку.

— Что это? — вяло спросил Петр.

— Материалы по абвергруппе-102.

— Думаю, они уже ни к чему.

— Это почему же? — удивился Кулагин.