Внешне кажется, Себастьян совершенно не испытывает дискомфорт. Его это словно даже развеселило. — Я пошутил.
Мне так неловко и стыдно. Я изо всех сил пытаюсь вернуть свою уверенную улыбку — ту, благодаря которой всегда получаю желаемое.
— Полегче со мной. Я все еще учусь, как разговаривать с мормонами.
К моему глубочайшему облегчению, в ответ на это Себастьян искренне смеется.
— Готов перевести с одного языка на другой.
После этого мы склоняемся над моим ноутбуком и читаем написанные мной скупые строки.
Наполовину еврей, наполовину непонятно кто, этот парень-квир живет в наводненном мормонами городе. И он ждет не дождется возможности уехать.
Я чувствую, как сидящий рядом Себастьян замирает, и тут же понимаю свою ошибку: идея книги так и осталась без изменений. Мое сердце ухает куда-то вниз.
Я не против рассказать Себастьяну, что хочу уехать. И даже не чувствую вину за грубоватые слова про наводненный мормонами город, хотя, наверное, должен бы. Но все это затмевает единственное слово.
Я забыл удалить «квир».
Никто здесь — по крайней мере, помимо моей семьи — не знает этого обо мне.
Незаметно стараюсь оценить реакцию Себастьяна. У него розовые щеки, а взгляд прыгает на начало фразы, чтобы перечитать.
Я открываю было рот, чтобы что-то сказать — и объяснить, — но тут Себастьян говорит:
— Значит, это твоя основная идея, так? Ты будешь писать о некоем гомосексуале, живущем в Прово?
По всему кровотоку приятной прохладой разливается облегчение. Конечно же, он и не подумал, что книга будет обо мне.
Я энергично киваю.
— Решил, что он будет бисексуалом. Но да.
— И он недавно сюда переехал…
Снова киваю, но потом улавливаю в его интонации что-то привлекающее внимание, какую-то догадку. Если Себастьян захочет разузнать побольше про Таннера Скотта, то выяснит, что я переехал сюда как раз перед началом десятого класса и что мой отец еврей и врач в долине Юты.
Он даже может узнать, что моя мама была отлучена от церкви.
Когда мы встречаемся взглядами, Себастьян улыбается. Кажется, он давно отточил свою реакцию на подобное. И я уверен, что он знает. А мои страхи насчет того, что Футболист-Дэйв расскажет епископу, а епископ — Себастьяну, кажутся теперь чересчур надуманными. Потому что я просто взял и сам себя выдал.
— Больше никто не знает, — слова вылетают сами собой.
Качнув один раз головой, Себастьян говорит:
— Все в порядке, Таннер.
— Буквально — больше никто, — говорю я, проведя рукой по лицу. — Я собирался удалить слово «квир», и это одна из причин, почему у меня все застопорилось. Мне по-прежнему хочется оставить главного героя бисексуальным, но я не понимаю, как напишу подобную книгу во время этого курса. И захочет ли Фудзита — или родители, — чтобы я это сделал.
Наклонившись, Себастьян ловит мой взгляд.
— Таннер, ты можешь написать книгу о чем хочешь.
— Родители установили твердое правило не рассказывать о себе, пока мы живем здесь. Разве что этому человеку действительно доверяю.
Я не рассказал своей лучшей подруге, а сейчас откровенничаю с тем, кому, наверное, вообще не стоило бы об этом говорить.
Его брови медленно поднимаются.
— Твои родители знают?
— Ага.
— И они нормально к этому относятся?
— Мама… вообще-то, она меня яростно поддерживает.
После секундного молчания Себастьян снова поворачивается к ноутбуку.
— Думаю, это будет отличная идея — написать об этом, — тихо говорит он. Подавшись вперед, Себастьян показывает на экран указательным пальцем. — В этих двух предложениях уже немало сказано. |