— Какого хрена ты делаешь, приятель? Совсем сбрендил?

— Я не помню, чтобы спрашивал твое мнение.

— Ну, вот оно, в любом случае. Она шлюха. И дура, к тому же.

— Я заметил, что ты не такой разборчивый, когда дело касается девиц, которых ты трахаешь.

— Потому что они хорошие и чистенькие. Она отвратительна.

— Я не хочу об этом слышать, ясно?

— Что, если ты попадешься? Как ты можешь заниматься этим дерьмом прямо у него под носом?

— У них открытые отношения.

— Да, конечно. Если ты этому веришь, ты вообще идиот.

Уокер помотал головой.

— Ты об этом пожалеешь, дружок. Говорю тебе сейчас, это ничем хорошим не кончится.

— Спасибо. Я тронут твоей заботой.

Субботы принадлежали ему, и свобода была облегчением. Судьба, Кредо и Небесный Танцор уехали рано на рынок в городе и провели остаток дня в семейных занятиях. Судьба хотела научиться раскрашивать одежду, так что она пошла в Сирс и стащила полдюжины пакетов с белыми футболками, которые она собиралась раскрасить и продавать на пляже.

Джон был благодарен за долгий помежуток времени, который он мог назвать своим. Ночью он хорошо выспался, встал и надел футболку и шорты. Он сварил кофе и отнес чашку на письменный стол. Перечитал рассказ о мальчике, который бегал с дикими собаками, на этот раз ужасаясь оборотам, которые раньше казались лирическими. «Парение», вот что он думал про себя, когда исправлял фразы. Он шел от строчки к строчке, вычеркивая все, что казалось неуклюжим или вычурным. В конце концов, осталось не больше половины параграфа того, что стоило оставить. Он послушался совета мистера Сноу и выбросил остальное в помойку.

Какое-то время Джон пил кофе, глядя в окно и раздумывая о проповеди мистера Сноу.

Когда он говорил о ревности и гневе, когда он спрашивал, ненавидит ли Джон кого-нибудь, его голова была пуста. То же самое о горе. Откуда ему знать о таком дерьме? Он мог предположить, какие эмоции может вызвать потеря любимого животного, но у него никогда их не было. Когда он рос, астма его матери исключала возможность заводить домашних животных. Единственным приятным моментом, связанным с появлением Моны в его жизни, была мысль, что теперь, может быть, у него появится собака или кошка, надежда, которая быстро угасла, как почти каждая надежда, которую он испытывал.

У Моны была аллергия на кошек, и она считала, что с собаками слишком много возни.

Мона командовала. Все остальные существовали, чтобы подчиняться.

Изумительная Мона. У него было, что сказать о ней, и ничего из этого не было хорошим.

Джон оставил пишущую машинку, взял стопку бумаги и устроился с комфортом на своей незастеленной кровати, подложив под спину подушки. Простыни пахли сексом двухдневной давности, запах, не настолько оживляющий память, как ему казалось раньше.

Он думал о Моне, постукивая ручкой по нижней губе. Он не знал, с чего начать. Как бы он ее ни ненавидел, Джон знал, что не может писать о Моне без того, чтобы не рисковать своими отношениями с отцом. Что более важно, он рисковал быть выкинутым из дома. Он никому не покажет свою работу, но с Моны станется подождать, пока он уйдет, залезть в его квартиру и порыться в его вещах.

Джон услышал стук в нижнюю дверь. Раздраженный тем, что его прервали, он отложил бумагу и ручку. Если это Уокер, он пошлет его подальше. Он открыл дверь в тот момент, когда Судьба поднялась по лестнице. Она была оживленной, обнимала его, улыбалась, со смехом рассказывая о своих делах. Кредо и Танцор красят футболки во дворе. Она сказала, что пойдет и сворует еще футболок, так что у нее есть только час. Она деловито раздевалась, когда почувствовала его настроение.

— Что-нибудь случилось?

— Это мой день, чтобы писать.