У баллистиков теперь были в распоряжении оба пистолета, и они должны были определить, из какого оружия сделаны какие выстрелы.

Было почти темно, когда я добралась до дома. Я оставила свет включенным для себя, но у Генри было темно. Я решила, что он у Рози, поэтому развернулась и прошла полквартала.

У меня все чесалось от беспокойства, но я не была готова к социальным визитам, если только нам не удасться поговорить наедине. Передние окна у Рози были заклеены обычной рекламой пива и прочих напитков, но я увидела Анну, сидевшую за столиком вместе с Генри. Мне было не в чем завидовать ей, за исключением сисек, но она начинала действовать мне на нервы.

По дороге обратно, я прошла мимо незнакомого «тандерберда» цвета морской волны. Я решила, что кто-то из клиентов Рози заехал сюда в поисках места для парковки. Я вошла в студию и выключила свет на крыльце. Села за письменный стол, собрала каталожные карточки, скрепила их резинкой и засунула в нижний ящик. Когда над делом работают Чини и Иона, мои заметки не нужны. Единственным оставшимся сувениром, если это можно так назвать, была картонная коробка Пита, которую я использовала как подставку для ног. Я до сих пор верила, что была права. Такой уж у меня недостаток характера, если встану на тропу, меня с нее не свернешь.

Я чувствовала почти непреодолимое желание придумать другое, лучшее, объяснение смерти Пита, но удержалась. Если я убедилась, что Б следует за А, а Ю стоит перед Я, неважно на что я смотрю, это то, что я вижу. Я придумала теорию насчет взаимоотношений Пита с Линтоном Ридом и убедилась, что все сходится... что, как я теперь поняла, было очень похоже на то, как Линтон Рид обращался со своими данными, только без смертельного исхода.

Я размышляла (запоздало, должна признаться) о том, не использовала ли я все это, для того чтобы избежать переживаний по поводу отсутствия работы. Я думала об этих неделях, как об отпуске за свой счет, занимая себя завещанием Дэйса, чтобы чувствовать себя занятой и продуктивной, хотя на самом деле я не получала никаких денег. У меня были сбережения, но я не собиралась выбрасывать на ветер то, что припасено на черный день. Я прижимистая. Я выросла в стесненных обстоятельствах. Финансовый избыток — это хорошо. Нужда — плохо.

Я подняла голову и поняла, что слышу непрерывный поток кошачьей речи из-за двери. Возможно, Эд говорил уже какое-то время, но я была выключена. Я подошла к двери и выглянула из окошечка- иллюминатора, под таким углом, чтобы был виден коврик. Конечно, Эд сидел там, два ряда бархатцев в горшках формировали взлетно-посадочные полосы по обе стороны от него.

Я включила наружный свет и открыла дверь.

- Как ты умудрился? Я знаю, что Генри не оставляет тебя снаружи.

Эд ответил что-то, но я не поняла. Он зашел, наверное, с инспекцией. Начал неторопливый обход, убеждаясь, что все в порядке.

- Погоди, - сказала я.

Может быть, Анна была невнимательной. Но, скорее всего, у кота были свои секретные пути.

Я взяла ключи Генри, подняла Эда, сунула его под мышку, повернула язычок замка в незапертую позицию и закрыла за собой дверь. Служить моим персональным экскортом, наверное, с самого начала было кошачьим планом, потому что он сразу замурлыкал. Я открыла заднюю дверь дома Генри и уронила кота внутрь. Вернулась к себе, пересекая двор, слабо освещенный лампой на моем крыльце. Я повернула ручку и обнаружила, что дверь закрыта. Это было неприятно. Наверное, я защелкнула замок, когда думала, что убираю язычок. Моя сумка и ключи остались внутри, а я осталась снаружи. Я обдумала ситуацию и поняла, что это маленькое неудобство, легко поправимое. Я могла или войти в кухню Генри и взять запасные ключи, среди которых был ключ от моей студии, или пойти к Рози, пострадать в компании Анны и попросить Генри купить мне бокал вина.