– В какой то мере так оно и было. Индейцы смотрят на природу как на одно огромное целое. Семечко клена в такой же степени является выражением ее духа, как облако, ветер или человек. Когда забираешь у белки часть заготовленных ею на зиму орехов, надо оставить ей достаточно, чтобы она со своими бельчатами не умерла с голоду: звери имеют такое же право на дары земли, как и человек.
Робин слушал ее, сосредоточенно сдвинув брови: эта тема была ему очень интересна.
– Как это отличается от отношения к природе европейцев. Они считают природу либо врагом, которого надо побеждать, либо слугой, обязанным выполнять их приказания.
– Честно говоря, мне больше нравится точка зрения индейцев, – отозвалась Макси. – В ней больше душевного здоровья. – Макси с трудом подыскивала слова для определения чуждых английскому языку понятий. – Моя мать умела ощущать цельность природы, просто глядя на цветок или на облако. Когда я видела ее в этом состоянии, я понимала, что такое радость бытия – Она занималась чем то вроде медитации?
Макси пожала плечами.
– Пожалуй, по английски это самое близкое определение, но у него немного другие нюансы. Я бы сказала, что она вливалась в поток природы, как капля дождя вливается в реку.
– А вы умеете это делать?
– Когда была маленькой, немножко умела. По моему, это умеют все дети. В сущности, в этом смысл поэзии Уордсворта. – Макси опять умолкла, подыскивая слова. – Даже сейчас, видя окружающий мир, я иногда чувствую, словно… словно в меня вот вот войдет энергия земли. Если бы это случилось, я стала бы частью потока природы. – Макси вздохнула. – Но этого никогда не происходит, во всяком случае, не до конца. Наверное, я прочитала слишком много книг и провела слишком много времени среди белых людей, чтобы ощущать полную гармонию с землей. Знаете, как это тяжело; кажется, что цельность – вот она, только руку протяни, но она ускользает. Может быть, когда нибудь…
– Идея цельности меня очень привлекает – может быть, потому, что я по природе раздроблен, – с горечью отозвался Робин.
– Вовсе нет! Вы так думаете, потому что живете в основном головой. Посмотрите на это семечко и постарайтесь представить себя на его месте. Только делайте это не умом, а душой.
Макси хотела взять Робина за руку, но вовремя вспомнила, что произошло в прошлый раз, когда она пыталась научить его слушать ветер. Вместо этого она подобрала кленовый летун и подбросила его в воздух. Подхваченный ветерком, он золотой бабочкой уплыл с воздушным потоком.
Ее дух устремился за ним, наслаждаясь свободой полета, радуясь скольжению по солнечному лучу. Она ощущала в этом ярком сгустке энергии страстное стремление найти плодородный кусочек земли, где можно будет пустить в землю корни, поднять к небу ветви, стать могучим деревом, дать начало новой жизни.
Когда семечко опять опустилось на землю, к Макси вернулась способность объективно мыслить, и она спросила себя: «Это желание найти свое место и пустить корни, в ком оно – в семечке или во мне самой? Наверное, в нас обоих, иначе дух семечка не нашел бы во мне такого живого отклика».
Из задумчивости ее вывели слова Робина:
– Мне кажется, я что то понял, Канавиоста. Стремление к единению с природой – это не религиозный экстаз, а способ существования.
– Для вас еще не все потеряно, лорд Роберт. – Макси была рада, что до него дошел смысл ее слов, но ей больше не хотелось говорить о том, что лежало в сокровенной глубине ее души.
– Что это делает Дафид Джонс? – спросила она, кивнув в сторону широкоплечего краснолицего гуртовщика, который в сотне шагов от них занимался каким то странным делом.
– Он ладит походную кузню, – ответил Робин. – Вы, может быть, этого не заметили, но бычков в дорогу подковывают, чтобы они не сбили копыта. |