Не пожелала обратить. Знала, что вела себя в этой истории расчетливо — заранее решила завоевать его — и замуж вышла по расчету. Да, точно, по расчету. Но кара, по ее понятиям, была непомерно сурова. Ее преступление не столь ужасно. Она и представить себе не могла (а кто из людей, не состоявших в браке, мог бы?), как серьезно то, к чему она относилась с таким легкомыслием, и сколь далеко идущие последствия все это возымеет. И вот результат: в дураках осталась она сама. Добившись своего, она обнаружила, что попалась в собственный капкан. Вот тебе и расчет! Харли намерен управлять ее жизнью, бездушно разложив ее, как книги на своих полках — по размеру и цвету. В машине он всегда будет сидеть рядом и с осуждающим видом диктовать каждый поворот, каждое переключение скорости.
Она пришла в ресторан поздно вечером, зная, что это обрадует Эзру. Дождь перестал, но в воздухе еще висел туман. Такое ощущение, будто идешь под водой во сне, когда в воде дышится так же легко, как и на суше. Прохожие на улице попадались редко — да и те спешили куда-то, укрытые плащами и полиэтиленовыми косынками, погруженные в себя. Машины, шурша, проносились мимо, блики света от фар трепетали на мокром асфальте.
Ресторанная кухня кишела людьми, просто чудо, что оттуда вообще могла появиться тарелка с приличной едой. Эзра стоял у плиты и снимал пену с бульона, а может, с супа. Молодая девушка черпала половником дымящуюся жидкость и выливала ее в миску.
— Как только закончишь… — говорил Эзра и, увидев Дженни, сказал: — Здравствуй, Дженни.
И он направился к двери, где она дожидалась его. В длинном белом фартуке поверх джинсов он был похож на повара и тут же стал знакомить ее с потными мужчинами, которые что-то рубили, процеживали, размешивали.
— Это моя сестра Дженни, — говорил он, и тотчас какая-нибудь мелочь привлекала его внимание, и он останавливался обсудить ее с поварами.
— Хочешь поесть? — наконец догадался спросить он.
— Нет, я ужинала дома.
— Тогда, может, выпьешь чего-нибудь в баре?
— Спасибо, не хочется.
— Это Оукс, наш старший официант. А это — Джосайя Пейсон. Ты, вероятно, помнишь его.
Она запрокинула голову и посмотрела в лицо Джосайи. Он был в белоснежном халате (где только они нашли одежду его размера?), но волосы по-прежнему топорщились, и, как прежде, трудно было понять, куда именно он смотрит. Во всяком случае, не на нее. Он как бы не замечал ее. Прямо-таки в упор не видел.
— Когда придут Бойзы, — сказал Эзра Оуксу, — скажи им, что у нас есть замечательный суп из моллюсков. Всего две порции, специально для них. Он стоит на задней конфорке.
— Как дела, Джосайя? — спросила Дженни.
— Ничего.
— Значит, ты теперь здесь работаешь.
— Я шеф по салатам. В основном режу овощи.
Его паучьи пальцы сплетались и расплетались. Складка на лбу словно бы стала еще глубже.
— Я часто думаю о тебе, — сказала Дженни. Сказала просто из приличия. И вдруг кровь бросилась ей в голову, как в приступе болезни; ведь это правда — сама того не подозревая, она думала о нем все эти годы. Вон оно что: он всегда жил в ее мыслях. Даже Харли, как она теперь осознала, был своего рода Джосайей навыворот: такой же отщепенец, черно-белый, не понятный никому, кроме нее.
— Мама твоя, надеюсь, здорова?
— Она умерла.
— Умерла?!
— Давно. Пошла в магазин и умерла. Теперь я живу один.
— Прости, я не знала.
Он все еще прятал от нее глаза.
— Ты так и не перекусишь, Дженни? — Эзра на минуту отвлекся от Оукса.
— Мне пора, — сказала она. |