Так вот, когда однажды утром Родриго Лухан открыл музей, то обнаружил, что трещины и сколы на камне статуи затянулись, а стальные штыри самым волшебным образом исчезли. Поначалу ему даже показалось, что оригинал украли и заменили копией из папье маше.

Но нет, это та самая Коатлик – точно такая, какой она была сотни лет назад. Ее каменная кожа отливала безупречным блеском полированного базальта.

Коатлик казалась новенькой, словно только что на свет родилась.

И тут Родриго Лухан, ощутив сильнейший приступ «сапотекизма», упал пред богиней на колени и, проливая слезы, обратился к статуе с молитвой, сложенной сапотеками задолго до прихода испанцев:

О Ты,

Что носишь мантию из змей,

Благословенна будь

Мать Вицлипуцли,

Дробителя костей.

На первый акт поклонения богиня никак не отреагировала. Ничего не сказала Лухану и потом, перед заходом солнца, когда он прошептал статуе на ухо ряд вопросов, чрезвычайно его волновавших.

– Ну почему ты ушла, Коатлик? Что заставило тебя отправиться в Теотиуакан, город мертвых? Какой рок сорвал тебя с места?

Вопрос следовал за вопросом, но все они остались без ответа.

И вот в один прекрасный день в музей приехал некий профессор этнографии из Йеля, и Лухан попытался объяснить ему, что значит богиня Коатлик для народа Мексики.

– Она наша мать, хранительница мексиканской земли.

– На первый взгляд у хранительницы довольно свирепое выражение лица.

– Да, возможно, но таковы уж все боги древнего мексиканского пантеона. В какой то степени это придает им определенный шарм. Есть красота во зле, равно как и зло в красоте.

– Скажите, – обратился к Родриго иностранный профессор, – а где же следы разрушения? Насколько я знаю, статуя основательно пострадала при падении или чего то там еще.

– Об этом ошибочно писали в некоторых изданиях, но, как видите, наша мать в целости и сохранности.

Светская беседа продолжилась, и иностранный профессор двинулся дальше, дабы напитать свой скептический взгляд зрелищем нетленных сокровищ музея.

«Гринго, – подумал Лухан. – Они приезжают, глазеют – и убираются восвояси, а понять сущность зла и жестокости им не дано. Когда появится надгробие на могиле последнего гринго, богиня Коатлик все так же будет пребывать на этом свете, как пребывала на нем сотни и сотни лет».

Впрочем, к чему рассуждать о гринго? Ведь на земле еще есть сапотеки, которые поклоняются Коатлик. Родриго Лухана это вполне устраивало.

Потрясение обрушилось на него вечером того же дня, когда он вернулся к статуе, чтобы отдать богине дань уважения, прежде чем идти домой. Коатлик неожиданно заговорила с ним на языке гринго, то есть по английски.

– Выжить...

Говорила богиня с трудом, борясь с непослушными гласными.

– Что такое?

– Выживание...

– Да. Выживание. Я понимаю твою речь, Коатлик. Что ты пытаешься мне поведать?

Ее слова падали тяжело, словно камни.

– Мне... необходимо... выжить.

– Конечно, конечно! Более того, ты должна существовать вечно. Когда сам я превращусь во прах, ты останешься на земле, поскольку ты мать и покровительница «индиос».

– Помоги... мне... выжить.

– Но как?

– Защити меня...

– Музей защищен лучше, чем какое либо другое здание в Мексике. За исключением дворца президента, разумеется, – заверил Лухан богиню.

– Нельзя позволить врагам найти меня.

– Они не найдут. Мы их перехитрим. Разве мы не сапотеки?

– Неясно. Объясни.

Лухан нахмурился.