Ленобия сделала глубокий вдох, и, словно по волшебству, звуки и запахи лошадей наполнили и успокоили ее, оставив лишь небольшое жжение в груди.

— Дитя мое, — сказала настоятельница, склонившись над ней и снова убрав волосы с ее лба. — Я собираюсь пойти в монастырь. Я сразу же пришлю за тобой экипаж из нашей лечебницы. Не бойся, это не будет слишком долго, — она выпрямилась и обратилась к священнику: — Святой отец, не могли бы вы оказать мне милость остаться с этой девочкой?

— Нет! — воскликнула Ленобия в то же мгновение, как епископ ответил:

— Да, конечно.

Настоятельница снова дотронулась до лба Ленобии и успокоила ее:

— Дитя, я скоро вернусь. А пока за тобой присмотрит епископ.

— Нет, сестра. Пожалуйста. Мне уже намного лучше. Я могу ид… - протесты Ленобии утонули в новом приступе кашля.

Мать-настоятельница печально кивнула.

— Да, будет лучше, если я пришлю экипаж. Я скоро вернусь, — Она повернулась и опоспешила обратно на улицу, к ожидавшим ее девушкам, оставив Ленобию наедине с епископом.

Глава 8

— Тебе нет нужды выглядеть такой напуганной. Мне кажется, что возбуждает сопротивляющаяся девушка, а не слабая, — заглянув в конюшню, он разговаривал с ней, хотя и не заходил в проход, разделявший два ряда стойл. — Снова лошади. Они становятся твоей темой. Быть может, когда ты станешь моей любовницей, и если будешь очень хороша, я куплю одну для тебя, — Он отвернулся от темных внутренних помещения конюшни и приглушенных звуков, издаваемых сонными лошадьми, чтобы подойти к одному из двух факелов, горевших рядом со входом в постройку. Их пламя горело ровно, хотя от них и шел густой серый дым.

Ленобия смотрела, как он подошел совсем близко к одному из факелов. Он смотрел на пламя откровенно любящим взглядом. Он поднял руку, и его пальцы ласково прошли сквозь пламя, заставляя дым клубиться вокруг него неясными волнами.

— Вот что привлекало меня к тебе — дым твоих глаз, — он повернулся, чтобы посмотреть на нее, пламя обрамляло его. — Но ты уже знаешь об этом. Такие женщины, как ты, намеренно привлекают к себе людей, как пламя притягивает мотыльков. Ты завлекла меня и того раба на корабле.

̶ Я вас не завлекала, — сказала Ленобия, не желая говорить с ним о Мартине.

— Ах, но очевидно, завлекала, раз я здесь, — он развел руками. — И вот что я хочу для тебя прояснить. Я не делюсь тем, что принадлежит мне. Ты моя. Я не стану тобой делиться. Так что, маленький огонек, не привлекай к себе других мотыльков, а то мне, видимо, придется, уничтожить тебя — или их.

— Вы совершенно обезумели. Я не ваша. Я никогда не буду вашей.

Священник нахмурился.

— Ну тогда я тебе обещаю, что ты не станешь ничьей — не в этой жизни, — с угрозой он шагнул к ней, но тут черный бархат взметнулся вокруг него, и словно из теней, дыма и ночи материализовалась фигура. Капюшон плаща упал на спину, и Ленобия ахнула, увидев лицо прекрасной вампирши. Она улыбнулась, подняла руку, указала длинным пальцем на Ленобию, и произнесла:

— Ленобия Уайтхолл! Ночь избрала тебя; да будет смерть твоя твоим рождением. Ночь зовет тебя, прислушайся к ее сладкому голосу. Твоя судьба ждет тебя в Доме Ночи.

Лоб Ленобии взорвался болью, и она прижала к лицу обе руки. Ей хотелось сидеть вот так, считая, что эта ночь была кошмаром — длинным, бесконечным и жутким сном, но следующие слова вампирши заставили ее приподнять голову, и моргнув, прогнать мерцающие пятна из поля зрения.

— Прекратите, епископ. У вас нет власти над этой дочерью Ночи.