|
Я хотел тут же повернуться и уйти. Только этой истеричной особы мне сейчас не хватало! Но Мария уже заметила меня. Она и плакала с широко раскрытыми глазами, от которых, судя по всему, невзирая на слезы, не ускользало ничто. --Вам чем-нибудь помочь? -- спросил я. Она помотала головой и одарила меня взглядом кошки, которая вот-вот зашипит. --Хандра? -- спросил я. --Да, -- ответила она. -- Хандра. Тоже мне мировая скорбь, подумал я. Это все было хорошо для другого, романтического столетия. Не для нашего, с его пытками, массовыми убийствами и мировыми войнами. А тут, видно, несчастная любовь. --Вы, должно быть, Мойкова искали? -- спросил я. Она кивнула. --А где он? --Понятия не имею. Сам его ищу. Наверно, разносит клиентам свою водку. --Ну конечно. Когда он нужен, его никогда нет. --Тяжкое прегрешение, -- заметил я. -- К тому же и весьма частое, как ни жаль. Вы хотели выпить с ним водки? --Я поговорить с ним хотела! Он все понимает! При чем тут водка! А где, кстати, водка? --Может, за стойкой бутылка припрятана? -- предположил я. Мария помотала головой. --Шкафчик заперт. Я уже пробовала. --Шкафчик он, конечно, зря запер. Как русский человек, он должен предчувствовать отчаянья час. Боюсь, правда, что тогда его сменщик, ирландец Феликс О'Брайен, был бы уже пьян в стельку и перепутал бы все ключи. Девушка встала. Я отшатнулся. На голове у нее бесформенным мешком возвышался шелковый черный тюрбан, из которого дулами револьверов торчали какие-то металлические гильзы. --Что такое? -- спросила она растерянно. -- Я что, похожа на чудовище? --Не совсем. Но как-то уж больно воинственно. Она потянулась к тюрбану и одним движением распустила его. Моему взгляду открылись пышные волосы, все сплошь увешанные трубочками бигуди, которые своей конструкцией из металла и проволоки сильно напоминали немецкие ручные гранаты. --Вы про это? -- спросила она. -- Про прическу? Мне скоро фотографироваться, вот я и завилась. --Вид у вас такой, будто вы изготовились палить из всех орудий, -- сказал я. Она вдруг рассмеялась. --Я бы с удовольствием, если б могла. --Вообще-то у меня в комнате вроде еще оставалась бутылка, -- признался я. -- Могу принести. Рюмок здесь хватает. --Какая светлая мысль! Что же она сразу вам в голову не пришла? В бутылке оставалась еще добрая половина. Мойков отпустил мне ее по себестоимости. В одиночку я не пил, зная, что от этого скорбь на душе только еще безутешнее. Ничего особенного от девицы с пистолетами в волосах я не ждал, но от своей пустой комнатенки ожидал и того меньше. |
