— В чем дело? Вы из Нио-Эссейя?

— Мне нужно видеть посла.

— Вы один из забастовщиков?

— Шевек. Меня зовут Шевек. С Анарреса.

Глаза инопланетянина сверкнули на черном, как агат, лице, умные, блестящие.

— «Бохтымой», — едва слышно сказал терриец, а потом по-иотийски:

— Вы просите убежища?

— Я не знаю. Я…

— Пойдемте со мной, д-р Шевек. Я вас отведу куда-нибудь, где вы сможете присесть.

Черный человек под руку вел его по залам, по лестницам.

Какие-то люди пытались снять с него куртку. Он сопротивлялся, боясь, что им нужен блокнот в кармане его рубашки. Кто-то властно сказал что-то на незнакомом языке. Еще кто-то сказал Шевеку:

— Ничего, ничего. Он просто хочет посмотреть, не ранены ли вы. У вас куртка в крови.

— Другого, — сказал Шевек. — Кровь другого человека.

Он сумел приподняться и сесть, хотя у него кружилась голова. Оказалось, что он сидит на кушетке в большой, залитой солнцем комнате; очевидно, он потерял сознание. Возле него стояло несколько мужчин и женщина. Он непонимающе смотрел на них.

— Вы находитесь в посольстве Терры, д-р Шевек. Здесь вы — на террийской территории. Вы в полной безопасности. Вы можете оставаться здесь столько, сколько захотите.

Кожа у женщины была желто-коричневая, как земля, в которой много железа, и, за исключением головы, безволосая; не выбритая, а просто безволосая. Черты лица у нее были странные и детские, маленький рот, нос с низкой переносицей, длинные глаза с тяжелыми веками, щеки и подбородок — округленные, с жиром под кожей. Вся фигура была округленная, гибкая, детская.

— Здесь вы в безопасности, — повторила она.

Шевек попытался заговорить, но не смог. Один мужчина легонько толкнул его в грудь и сказал:

— Ложитесь, ложитесь.

Он лег, но прошептал:

— Мне нужно видеть посла.

— Я и есть посол. Меня зовут Кенг. Мы рады, что вы пришли к нам. Здесь вы в безопасности. Сейчас отдохните, пожалуйста, д-р Шевек, а потом мы поговорим. Спешить некуда. — Женщина говорила со странной певучей интонацией, а голос у нее был хрипловатый, как у Таквер.

— Таквер, — сказал он на родном языке. — Я не знаю, что делать.

Она сказала: «Спать», — и он уснул.

После того, как Шевек два дня спал и ел, его, снова одетого в его серый иотийский костюм, за это время вычищенный и выглаженный, проводили в личную гостиную посла на третьем этаже башни.

Посол не поклонилась ему и не пожала ему руку, а сложила руки — ладонь к ладони — перед грудью и улыбнулась.

— Я рада, что вы чувствуете себя лучше, д-р Шевек. Ах, нет, надо говорить просто «Шевек», не так ли? Садитесь, пожалуйста. Извините, что мне приходится говорить с вами по-иотийски, на языке, который является иностранным для нас обоих. Я не знаю ваше го языка. Я слышала, что он необычайно интересен, ведь это единственный рационально изобретенный язык, ставший языком великого народа.

Рядом с этой любезной инопланетянкой Шевек чувствовал себя большим, грузным, волосатым. Он сел в одно из глубокий, мягких кресел. Кенг тоже села, но при этом поморщилась.

— У меня уже стала болеть спина, — сказала она, — от сидения в этих удобных креслах!

И тут Шевек понял, что ей не тридцать лет или даже меньше, как он сперва подумал, а шестьдесят или больше; его ввели в заблуждение ее гладкая кожа и детское телосложение.

— Дома, — продолжала она, — мы большей частью сидим на полу, на подушках.