Изменить размер шрифта - +
 — Я действительно так уродлив?

— Нет.

Нет. Он не был извращением природы. Он чувствовал всё, что она не сказала, знал, почему она привела его сюда: чтобы испытать страх и одиночество, которые он спрятал от себя. Его ум словно онемел. А еще это было необходимо.

Его следующие слова были едва слышны.

— Почему те, кто находят это место, потом уходят отсюда?

— Джанготат, дело не в том и не в другом. Наша жизнь не состоит из одних только действий и приключений, или только из духовных размышлений. Верно, братья и сестры приходят сюда размышлять. Но потом они возвращаются в мир.

— В какой мир?

— Во внешний мир. Фермы, шахты, город. Миру мы нужны активным, но также способными размышлять о последствиях наших действий. Выполнять приказы — это хорошо, Джанготат. Мы все живем в обществе с взаимными обязательствами. Но выполнять их без вопроса — значит быть машиной, а не живым существом. Ты живой, Джанготат?

Его губы шевелились, но слов не было.

— Думаю, что да. Проснись, пока не стало слишком поздно. Ты не просто номер, ты — человек, живой человек. Ты родился, считая себя неким видом машины, запрограммированным устройством. Это не так.

— Тогда кто я? — Он с трудом моргнул, дрожа. — Что это за чувство? Я никогда не знал его. — Он остановился, открыв рот от удивления. — Одиночество, — наконец, сказал он, отвечая на собственный вопрос. — Я чувствую себя таким одиноким. Я никогда не чувствовал этого раньше. Как я мог? Меня всегда окружали мои братья.

— Я чувствовала себя одинокой и в толпе, — сказала Шиика. — Только одно действительно излечивает одиночество.

— И что же? — Очередная мольба, но от этого ему не было стыдно.

— Чувство, что вселенная знает о нас.

Замешательство боролось с ясностью.

— Но как может она видеть меня среди множества братьев? Мы все одинаковы.

— Нет, — сказала она, и в её голосе появилась новая резкость. — Вовсе нет. Как ты сам говорил мне, среди вас нет двоих, имеющих одинаковый опыт. Значит, среди вас нет двоих одинаковых.

— Я солгал, — сказал он с болью. — Внутри нет ничего моего. Все наше. ВАР. Мои братья. Кодекс. Но где же я? Кто я?

— Прислушайся к своему сердцу. — Её ладонь и пальцы легли на его грудь. Он чувствовал тепло — так глубоко, что на миг он испугался, что, если она уберет руку, он превратится в лед.

Опять.

— Биение твоего сердца говорит обо всём. Говорит, что все мы уникальны. — Она сделала паузу. — И что во всей этой уникальности мы одинаковы.

Мы одинаковы… потому что мы все уникальны. Слова эхом отозвались в пещере, но он не просто услышал их ушами. Теперь он понял, почему она просила его не прислушиваться к звукам. Прекратить пользоваться внешним слухом и таким образом услышать тайны, что шептали внутренние голоса.

— Уникальны, как уникальна каждая звезда. Как уникальна каждая частица вселенной.

Он говорил с собой. Она говорила с ним. Дашта-угри говорили с ним. Говорило его морщинистое, бородатое, любящее и любимое будущее — Джанготат, которого никогда не будет. Ребенок, которым он никогда не был, который знал любовь матери и счастливый дом, мать, которая воспитала бы его так, что он однажды смог бы сделать свой собственный выбор в этом мире…

Все они говорили с ним. Каждый — своим собственным голосом, но вместе они слились в едином хоре, едином смешанном чувстве, переполненном простотой и пребывающей вечно любовью.

Он упал с колен на бок. Вся фальшивая сила, вся бравада ушла из него, как вода из отжатой губки.

Быстрый переход