Через какое-то время она опять вернулась к этой теме:

— Когда я была маленькая, я хотела выйти замуж за отца. Как все девчонки. Потом, когда я поняла, что это невозможно, я стала мечтать о муже, который был бы похож на моего отца. Понимаешь, меня всегда привлекали мужчины гораздо старше меня. Но эти последние годы с отцом… Как все было мерзко, сколько злобы, подлости, грязи… — Она смотрела куда-то мимо меня широко раскрытыми глазами. — Хельмут иногда казался мне ангелом с огненным мечом, несущим разрушительный, карающий, очистительный огонь… Ты ведь хотел знать, любила ли я его. Я любила ангела и надеялась, что он своим мечом испепелит мой страх. Но может, этот огонь оказался слишком сильным. Я… Я, наверное, предала его?

Ангелы не стреляют в диваны и кошек. Я сказал ей это, но она меня не услышала.

35

Всяк сверчок знай свой шесток?

Из Нидерштайнбаха я позвонил в Локарно. Тиберг обрадовался:

— С вами молодая дама? Дворецкий приготовит две комнаты. Нет-нет, никаких возражений, вы будете жить не в отеле, а у меня!

Мы добрались до его виллы Семпреверде в Монти через Локарно к пятичасовому чаю.

Чай подавали в садовом павильоне с гранитными скамьями и столом, от которых исходила приятная прохлада. В воздухе стоял крепкий аромат «Эрл Грей». Печенье было отменно вкусным, а хозяин изысканно любезен и внимателен. И все же что-то было не так. Любезность Тиберга была такой официальной, что казалась искусственной и холодной. Я ничего не понимал — по телефону в его голосе звучала искренняя сердечность. Может, причина заключалась в том, что Юдит Бухендорфф, секретарша и ассистентка Тиберга, с которой я был знаком столько же, сколько и с ним, но которую знал лучше, чем его, уехала куда-то собирать материал для его книги? А может, это было отчуждение, возникающее между людьми, которые при определенных обстоятельствах сыграли важную роль в жизни друг друга, но, в сущности, друг от друга далеки? Или мы уподобились бывшим товарищам по курортным приключениям, бывшим фронтовым товарищам или одноклассникам, которые встретились через много лет?

После чая Тиберг провел нас по обширному саду, террасами поднимавшемуся за домом высоко в гору. В своем кабинете он продемонстрировал нам компьютер, на котором писал мемуары, и рассказал о поисках подходящего названия. Жизнь, посвященная химической промышленности, — мне не пришло в голову ничего более подходящего, чем «Среди огня, смолы и серы», но этот вариант вызвал у него неприятные реминисценции с первым стихом тринадцатой главы ветхозаветной Книги Премудрости Иисуса, сына Сирахова. В музыкальном салоне он достал из шкафа флейту для меня, сам сел к роялю, и мы исполнили ля-минорную сюиту Телемана, а потом, как в былые времена, си-минорную сюиту Баха. Он играл гораздо лучше меня, и начало получилось неказистым, но он знал, где ему следует ради меня замедлить темп, а потом я немного разыгрался, и пальцы вспомнили некогда привычные пассажи. Главное, что мы оба понимали Баха так, как его могут понимать лишь те, кому под семьдесят. И то, что мы без слов чувствовали друг друга и оба радовались этой гармонии, навело меня на мысль, что, возможно, мне просто померещился некий диссонанс в наших отношениях.

Гроза разразилась после ужина.

Густые белые волосы, седая окладистая борода и кустистые брови Тиберга делали его похожим на государственного деятеля в отставке, на пророчествующего русского диссидента или на отдыхающего после рабочей смены Деда Мороза.

— Я долго думал, не поговорить ли мне с вами с глазу на глаз… — сказал он, сурово буравя меня своими карими глазами. — Может, так было бы проще. А может, наоборот, сложнее. Кроме того, я не хочу мучить себя вопросом, малодушие ли это было с моей стороны или нет.