Заведение «СУКИ» (Стервы и Ублюдки Криминальной Истории) представляло собой точный слепок салуна, вроде тех, что были когда-то на Диком Западе. Здешняя труппа воссоздавала образы легендарных звезд вестернов двадцатого века – Гэри Купера, Джимми Стюарта, «Дюка» Уэйна, Марлен Дитрих, Мэй Уэст и прочих. Одежда этих знаменитостей повторялась до мельчайших подробностей, актеры длительными тренировками оттачивали мастерство владения револьвером, а актрисы не менее упорно репетировали канкан и приемы непритязательного – сиськой в морду – соблазнения мужчин. Скользкие типы в шелковых цилиндрах и смокингах доводили до совершенства древнее высокое искусство карточного мухлевания в стиле Джона Каррадине, Генри Холла, Брайана Донлени и иже с ними.

Этим вечером ставилась драка в баре с неизбежной ломкой мебели, битьем стекол, кровавым мордобоем, швырянием бутылками, а на закуску – перестрелкой. Убитых оказалось двое – Генри Фонда, на груди которого была шерифская звезда, и Джейн Рассел, на груди которой – ровно как и на остальном теле – не было вовсе ничего.

– Потрясающе! – воскликнула Деми, восхищенно аплодируя. – Ну совсем как по-взаправдашнему.

– А тут, крошка, и есть все по-взаправдашнему.

– Как? Так что, эти люди… их действительно били и убивали?

– Ага, все без понта. Мочилово здесь всегда на полном серьезе. Да этим ребятам гасить друг друга – самый кайф. Поэтому в СУКах каждый вечер под завязку.

– А… а убивают тоже по-настоящему?

– Нет, это бы уж полный был облом. Хрень у них всякая, бутафория. Тратят на нее такие крутые башли, что дешевле было бы замочить одного-другого. Ну и цены у них поэтому – чистый отпад. Увидишь свой счет – охренеешь. Герк Самсон – не пустозвон. Что на витрине, то и в магазине.

– Может, уйдем отсюда?

– Не в кайф это, крошка, тут еще линчевание будет.

– Ну пожалуйста.

– О'кей. А как насчет классного судебного процесса? Ни драк, ни собак – чистый оттяг.

Чистый оттяг имел место быть в борделе, отделанном по лучшим стандартам викторианской эпохи – красный бархат, резные зеркальные стекла, мореный дуб, неверное мерцание газовых фонарей. Вышибалы щеголяли во фраках и белых накрахмаленных манишках, заколотых бриллиантовыми булавками. Вполне из себя викторианского вида гувернантка строго, но справедливо опекала малолетних проституток.

Сегодня подавалось, если можно так выразиться фирменное блюдо этого заведения – восхищенная аудитория наблюдала судебное заседание (точнее – представление). Роль зала исполняла ЛСД-гостиная борделя. Председательствовал вполне викторианский, в черной мантии и белом парике, судья; молотком ему служил деревянный, гипертрофированных размеров член Размещенный на галерее оркестр наяривал ударные номера из «Суда присяжных».^[33] В загородке для присяжных сидели двенадцать проституток, все – густо напудренные, накрашенные, в соблазнительно декольтированных платьях с блестками. На скамье обвиняемых сидела еще одна, столь же гротескно размалеванная проститутка; она непрерывно кривлялась, пела, визжала, несла какой-то рифмованный, по всей видимости наркотический бред.

– Подсудимый! – Голос судьи с трудом перекрывал рев зала. – Вам предъявлено обвинение. Что вы можете сказать в свое оплевание?

– А как это вышло, что ты меня судишь? – отпарировала обвиняемая и запела:

Не суди, мочалка, и не будешь ты судима,

и тебе не кинут палку, и не будешь ты долбима.

И не чмокнут тебя, и не чпокнут тебя,

ни в дыру – трах-трах, ни в нору-трах-трах…

Член с грохотом обрушился на конторку.