Сухой пластик вспыхнул мгновенно, дождем посыпались искры, повалил дым, стало нестерпимо жарко. Гадалка-жестянщица буквально окаменела, судорожно сжимая свой хрустальный шар; широко раскрытые глаза смотрели на разверзнувшийся ад, словно на знак гнева Господнего. К тому времени, как Уинтер выволок-таки ее наружу, оба они задымились, но хрустальный шар так и остался в надежных костлявых пальцах.
– Вы, наверное. Водолей, – сказал он мадам Бернадетт, – или застрахованы. Если вы – Деми, эта история вам поделом. Так что, Деми вы или нет?
Недоуменное молчание.
Протолкавшись сквозь возбужденную толпу, Уинтер покинул карнавал и поковылял в «Ммоды Ммощного Ммайка», где и договорился о замене безнадежно погубленной одежды. В «Ммодах» висела табличка, предупреждающая всех, кого это касается, что Ммайка защищает от воров аппаратура компании «Всевидящее Видео». Для большей понятности их фирменный знак представлял собой солнечный диске глазом внутри и надписью «Не бойтесь, мы все видим» по краю, на манер солнечной короны.
Ммощный Ммайк помещал свою рекламу в «Солар Медиа», так что Уинтера сразу признали, с восторгом помогли такой знаменитости привести себя в порядок и мгновенно подогнали новый костюм по размеру. Он покидал портняжное заведение освеженный, благодарный, но при том – в предельно мрачном настроении (неудивительном после целого дня приводящих в отчаяние неудач) и в полной неуверенности, как же одолеть постигшее их с Деми несчастье. Вот тут-то на него и повалились трое боевиков, солдат Тритона.
Не удостоив стажерок и взглядом, Уинтер смерчем промчался по оркестровому салону и вломился в мою студию, где я продолжала борьбу с виргиналом, никак не желавшим настраиваться. Выглядел он как «Жемчужный король» кокни – вышеупомянутыми жемчугами являлись пятна собственной его кожи, просвечивавшие сквозь многочисленные прорехи столь еще недавно нового костюма. Роуг был в полной ярости, на мгновение мне показалось даже, что солнечные диски на его щеках начали испускать собственное, зловеще-багровое свечение. Ну чистый король-убийца или взбесившийся морской лев (Eurnetopias jubata) в поисках гарема.
– Ладно, Одесса, – прорычал он. – Какой там у тебя план? Можно и послушать.
– Присядь, мальчик, и немного остынь. Думаю, тебе стоило бы выпить.
– За сегодня я столько вылакал, что слона утопить можно. – Его била неудержимая дрожь. – Так какой у тебя план?
– Сперва выпей, – решительно отрезала я и нажала кнопку.
Он испепелил меня взглядом, но смолчал. Появилась Барб, в одной руке – тросточка, которой она тук-тук-тукала перед собой, в другой – поднос.
Уинтер остолбенел. Он разинул рот, посмотрел на Барб, потом на меня и так бы и шлепнулся задницей об пол, не подсунь я вовремя под вышеупомянутую задницу стул.
Барбара опустила поднос, а затем сняла лыжный капюшон. Уинтеру предстала голова из той разновидности, которую любят чеканить на монетах и медалях – ну «Свобода», «Марианна» и прочее такое. Четкий правильный профиль лесбиянки (из них получаются самые великолепные Gardas) как нельзя лучше гармонировал со стройным, крепким телом.
– Я – Баа-Баа-Раа, – проблеяла она, а затем добавила: – Господи, Уинтер, ну и прогулочку же ты мне устроил!
Он все еще не въезжал, как любил выражаться Сохо Янг.
– Богач, бедняк, побирушка, вор. – Она вложила ему в руку рюмку с коньяком. – И так далее. Это что, намеренно или случайно?
– Бессознательно-намеренно, Барб, – объяснила я. – Роуг ведь не понимает, каким образом он откликается на структуры Anima Mundi.
– Доктор, законник, индейский вождь, – кивнул Уинтер. |