А чего стоит здание, построенное Сибирским отделом Русского географического общества. В доме этом помещается краеведческий музей. На его стенах, на каменных досках, начертаны имена знаменитых открывателей и следопытов Азии, ставшие бессмертными.

Но где это видано, чтобы Ермак смотрел на пламенные цветы Индии? Против здания музея с его многочисленными башенками расположен красивый зеленый сад. Посреди него высится большой памятник из розового гранита. На грани памятника — вылитый из металла выпуклый портрет Ермака Тимофеевича, а у подножья каменной глыбы — яркие, как бы пылающие алым огнем цветы. «Канны. Родина — Южная Индия», — красноречиво гласит короткая надпись. Сибирская осень еще не успела одолеть пламенеющие цветы. У себя на родине канны, наверное, сейчас в полном цвету. Они горят в садах, окружающих Бхилаи. Там, на огромном металлургическом комбинате, нашли себе место машины, домны, приборы для стального литья, сделанные руками иркутских мастеров. Индийские цветы на берегу Ангары и трехтонный паровой молот — вот образы сегодняшнего Иркутска, современной Сибири. Происхождение названия «Сибирь» в точности не выяснено до сих пор. Некоторые ученые склонны выводить его из бурятского слова «шэбэр», что означает: «чаша», «лесная глушь», «густой лес». Пусть языковеды занимаются столь полезным делом!

Новая Сибирь отовсюду смотрит на нас. С левого берега Ангары доносятся звуки сирен. Это поют электрические поезда, проносящиеся в сторону Байкала. В воздухе слышен шум моторов. Это идут на посадку или набирают высоту самолеты, поддерживающие сообщение Иркутска с Москвой, с Сахалином и Иркутском, с Пекином, с Улан-Батором и Хабаровском, с золотым Бодайбо и Улан-Удэ.

Пока шло научное совещание, мы успели побывать на чаепрессовочной фабрике, которой справедливо гордится Иркутск. Чайных фабрик у нас в Советском Союзе вообще мало, а иркутская занимает первое место по производству прессованных, или плиточных, чаев.

Перед фабричным зданием разбит чудесный цветочный сад, содержащийся в отличном порядке, а внутренние помещения по чистоте своей напоминали аптеку или клинику. Сходство с ними увеличивается, когда мы попали в лабораторию, где одетые в белые халаты женщины трудились над исследованием образцов чаев. Они переставляли красивые, как бы золотые и серебряные, коробочки. Юлия Ивановна Соловьева со своими помощницами подвергает чай органолептическому анализу, и только после этого начинается его переработка.

У Юлии Ивановны Соловьевой в стеклянном шкафу был расположен целый небольшой музей. В нем хранятся образцы новых и старых чаев. Если мы уж заговорили о внешнем виде чая, об его упаковке, то нелишне взглянуть на огромную, весом в один фунт, пачку. На грубой светло-желтой бумаге были изображены два скрещенных якоря. «Цейлонский чай № 91. Преемник Алексея Губкина А. Кузнецов», — гласила надпись. Из этого можно заключить, что известный чайный король прошлого не считал нужным заботиться о привлекательности своего товара, стоившего не так уж и дешево — два рубля сорок копеек за фунт.

Раньше на месте этой фабрики находились таможни и развесочный склад Губкина и Кузнецова. Торговля чаем издавна процветала, в Иркутске. Когда еще не было Великого Сибирского пути, с началом каждой зимы в Иркутск из Кяхты тянулись обозы по пятьдесят и сто подвод каждый. На санях стояли чайные цибики, зашитые в козловые шкуры. Так их везли до Нижнего Новгорода, Москвы, Петербурга. Историю иркутских чайных дел неплохо знал старейший из рабочих чаеразвесочной фабрики Елизар Филиппович Лаврентьев. Он порассказал нам кое-что из этой истории и согласился с одним нашим предложением.