Хотелось как-то отметить последние часы. Но как?
Он соскользнул с Уормстеттера и заметался по главной галерее, ожесточенно пощелкивая когтями. Затем внезапно принял решение и отправился в
гардеробную. Там он выбрал новую оболочку из золотисто-бронзового хитина и тщательно задрапировал ею плечи. Лицевые щетинки он покрыл
ароматическим клеем и уложил еl grosse <На манер малярной кисти (франц.)> по щекам.
Щупальца обрызгал лаком, придающим жесткость, расправил под изысканным углом шестьдесят градусов и придал им изящный естественный изгиб. В
заключение припудрил лавандовым песком средний сегмент, а плечевые суставы окаймил черной полосой.
Он оглядел себя в зеркале и остался доволен своей внешностью: одет хорошо, но без пижонства. Судя о себе с предельной беспристрастностью,
он нашел, что молод, представителен и смахивает на ученого-гуманитария. Звезды с неба навряд ли хватает, но и в грязь лицом нигде не ударит.
Он вышел из норы через главный вход и закрыл его входной пробкой.
Сгущались сумерки. Звезды мерцали над головой, но их там, казалось, не больше, чем мириад огней у входов в бесчисленные норы, публичные и
частные, и все огни сливаются в пульсирующее сердце большого города. Зрелище это глубоко взволновало Марвина. Наверняка, наверняка где-нибудь в
переплетении столичных лабиринтов найдется нечто такое, что доставит ему радость. Или хотя бы мирное забытье под занавес.
Итак, Марвин скорбно, хотя и не без трепетной надежды, направил стопы к манящей, лихорадочной Центральной Канаве - выяснить, что уготовано
ему фортуной или велено роком.
Глава 15
Стремительной размашистой походкой, скрипя кожаными сапогами, шел Марвин Флинн по деревянному тротуару. Едва уловимо повеяло смешанным
ароматом шалфея и туи. Справа и слева кирпичные стены жилищ отливали в лунном свете тусклым мексиканским серебром. Из соседнего салуна донеслись
отрывистые аккорды банджо.
Марвин затормозил на всем ходу и нахмурился. Откуда здесь шалфей? И салун? Что тут происходит?
- Что-нибудь неладно, чужестранец?
- нараспев спросил хриплый голос.
Флинн круто обернулся. Из тени, падающей от универсального магазина, выступила какая-то фигура. Это оказался ковбой - дурно пахнущий
сутулый бродяга в пыльной черной шляпе, смешно заломленной на немытом лбу.
- Да, что-то очень и очень неладно, - ответил Марвин. - Все кажется каким-то чудным.
- Не стоит волноваться, - заверил его ковбой-бродяга. - У тебя просто изменилась система метафорических критериев, а за это, видит бог, в
тюрьму не сажают. Собственно говоря, ты радоваться должен, что избавился от кошмарных ассоциаций со зверями и насекомыми.
- А что плохого было в моих ассоциациях? - возразил Мар-вин. - В конце концов я ведь нахожусь на Цельсии-5 и живу в норе.
- Ну и что? - сказал ковбой-бродяга. - Разве у тебя нет воображения?
- Воображения у меня хоть отбавляй, - вознегодовал Мар-вин. - Но не в том дело. Дело в том, что нелогично воображать, будто ты на Земле и
ковбой, когда по-настоящему ты кротопдобное существо на Цельсии-5.
- Ничего не попишешь, - сказал ковбой-бродяга. - Ты, видно, перенапряг способность аналогизирования, и у тебя вроде как предохранитель
сгорел, вот что... Соответственно твое восприятие взяло на себя задачу эмпирической нормализации. |