Папа кивнул в сторону ванной:

— Пусть передохнёт. Потом вытащу и одену.

Мама подошла к моей кровати, на которой лежала одежда, не нуждающаяся в стирке. Сморщив лоб, она оглядела вещи. Все ей не нравилось.

— Билли, — попросила она, — принеси свой белый свитер. Тот, большой. Он будет ему как раз. И пару больших носков, которые тебе подарила бабушка.

До этого момента я не обращал внимания на Билли. А теперь посмотрел. Красная и дрожащая от ярости, она стояла у окна. Когда Билли в таком состоянии, она опасна.

— Неси же одежду! — повторила мама.

Билли не шелохнулась. Мама еще ничего не понимала.

— Не будь жадиной! — сказала она. — У тебя же дюжина пуловеров. Один можешь одолжить. Я не пойду с ним в его одежде. А папины вещи ему велики.

«Сейчас что-то произойдет», — подумал я, глядя на Билли. И был прав. Билли сжала в кулаки дрожащие руки, топнула ногой и закричала:

— Ненавижу вас! Вы никого не оставляете в покое! Все должны быть такими, как вам хочется. Не трогайте хоть бедного Джаспера! Жалкие обыватели!

Выкрикнув это, она кинулась из комнаты. Но папа схватил ее на бегу и отвесил две пощечины. Билли приняла их как королева, не дрогнув ресницами и не защитив лицо руками. Даже сделала вид, что ждет третью. И не дождавшись, скрылась с высоко поднятой головой.

— Она останется дома! Баста! — сказал папа. Как будто в данных обстоятельствах это могло быть наказанием.

Мама укоризненно посмотрела на папу. Если бы не я, она бы ему выдала! Мама в принципе против шлепков и тумаков. Даже для маленьких. Она говорит, что те не поймут, за что их получают. А Билли считает, что бить маленьких еще несправедливее, чем больших. Малыши не понимают, что происходит, И могут ужасно испугаться. Но об этом никто не думает, потому что крохи не умеют говорить.

— Так! — сказал папа, потирая руки, которые, должно быть, болели от пощечин. — Сейчас я вытащу парня!

Он подошел к ванной и хотел было открыть дверь. Но та оказалась запертой изнутри. Папа постучал. «Open the door, Jasper, and let me in!» («Открой дверь, Джаспер! Впусти меня!»), — раз десять прокричал он. Из ванной — ни звука.

— Он слушается только Билли, — сказала нервно мама. — Только Билли может его вывести. — Она подбежала к Биллиной двери и нажала на ручку. Дверь не поддалась. — Открой Билли! Впусти меня!

Ситуация была дурацкой. Каждый из родителей, стоя перед белой лакированной дверью, тряс ее и требовал впустить.

Папа первым понял бессмысленность положения.

— Прекрасно! — сказал он. — Пусть остаются. Мы уезжаем!

Я не осмелился возразить. Мама взяла сумку, надела голубую соломенную шляпу. Папа надел пиджак. Потом снял с крючка связку Биллиных ключей и сунул ее в карман. И связку запасных ключей тоже взял из буфета. «Теперь они не выйдут», — зло сказал он.

Мы покинули квартиру. Папа дважды повернул ключ в замке. И нижний замок, который мы используем в редких случаях, лишь уезжая в отпуск, тоже закрыл на два оборота.

Субботу мы посвятили осмотру окрестностей родного города.

Папа рассказывал мне то, что хотел рассказать Джасперу. Только по-немецки. А мне хотелось, чтобы по-английски. Я утром поспорил сам с собой, что папа наше «Зеленое кольцо» назовет «green belt» («зеленым поясом»).

Воскресенье, 26 июля

Мы с Билли проснулись в восемь часов. Проснулись от того, что мама открыла в нашей комнате окно. «Впустить свежий воздух», — сказала она и вышла.