Пол резко сказал:

— Продолжай, Жаклин.

— Я делаю все, что могу, — возразила Жаклин. — Если бы люди просто сотрудничали со мной и отвечали на мои вопросы, нам не пришлось бы отвлекаться. Что я хотела сказать? А, да. Для тех из вас, кто не имеет отношения к писателям, скажу, что не было способа, благодаря которому Бутон мог бы узнать заранее, какой из кандидатов будет отобран. Когда я подписала с ним контракт и когда Брюнгильда готовилась к сделке с ним, никто из нас не знал о наброске Катлин. Мы предположили, что Бутон и наследники — но в первую очередь Бутон — имеют свободные руки в деле выбора писателя, без каких-либо ограничений. Хотя он знал о существовании наброска. Как по законам, так и по моральным соображениям он был обязан следовать директивам Катлин. Итак, разве не было очаровательным совпадением, что я — единственный из кандидатов, который был клиентом Бутона, — написала лучший набросок?

— Послушай, — огрызнулся Стокс, — если ты предполагаешь…

— Я предполагаю, что ты изменил набросок Катлин в соответствии с моим. Пораскинув умом, я решила отказаться от некоторых идей, которые предложила; мне следовало бы догадаться, что Катлин никогда бы не использовала такой поворот сюжета.

— Я не был единственным, кто обнаружил набросок, — сказал Стокс. — Как и не единственный, кто прочел его. Сен-Джон и Крэйг…

— Неплохая линия обороны, — похвалила Жаклин. — За исключением того, что ни у кого из них не было причины подменить набросок. Так же как никто из них, мой дорогой Бутсик, не запомнил бы многое из него. Они ни писатели, ни агенты, ни редакторы. О небо, они даже не читатели. Если им и пришло в голову прочитать набросок, то шанс, что они вспомнили бы сюжетные линии двумя годами позже, когда книга в конце концов увидела бы свет, были равны нулю. Вы были в абсолютной безопасности, внося изменения. И вы сделали их, Бутс, — потому что один из авторов написал набросок, который был гораздо ближе к наброску Катлин, чем мой. Вы не хотели, чтобы она получила право на книгу; она была не из ваших клиентов. И вы подумали, что она не узнает о подделке, так как никогда не увидит оригинальный набросок. Вам не пришло на ум — тогда, — что могла быть более веская причина тому, почему она приблизилась к концепции Катлин ближе, чем кто-либо другой.

Вплоть до самого этого момента Жаклин не была на все сто процентов уверена в своей правоте. Кусочки истории подходили друг к другу с великолепной точностью, но ни на йоту не были подкреплены реальными доказательствами до тех пор, пока Брюнгильда не призналась перед лицом свидетелей, что Стокс заключил с ней соглашение, зная, что условия завещания Катлин могли сделать недействительным любое подобное обязательство. Хотя это было не все; этот пункт был эзотеричен и неясен и мог не впечатлить судью или присяжных. Жаклин знала, что ей нужно большее. Она спланировала рассказ таким образом, что откровение последовало за откровением настолько быстро, чтобы человек, к которому она подбиралась, оставался бы на оборонительных позициях, а ее заключительное слово было сформулировано в терминах достаточно расплывчатых, чтобы эти убийственные намеки не могли быть немедленно поняты. Некоторые из ее слушателей все еще выглядели смущенными; но Стокс знал не только что, но и кого она имела в виду, и не было способа справиться с выдававшим его лицом.

Жаклин не дала ему времени оправиться.

— Когда Катлин начинала свою карьеру повторно, ей понадобился псевдоним. На ее нежное отношение к работам сестер Бронте указывало большое число критиков. Но никто из них, казалось, не замечал, что Августа Эллрингтон имела схожие вкусы. Ее собственное имя было извлечено из ранних работ Бронте. Августа Джеральдин Альмеда — героиня эпического произведения Эмили о Гондале, это была великая трагическая королева; Зенобия Эллрингтон — персонаж из драмы Шарлотты, одна из женщин, поддавшихся демоническому очарованию Заморны, героя, который, как согласилось большинство критиков, повлиял на характер протагониста из книги Катлин, Хоксклиффа.