— Какие такие Акуны?! — ревел на кухне полковник, наступая на бабу Веру, которая вернулась из ЖЭКа. — Ты толком говори, что тебе там сказали…

— Что еще за Акуны на нашу голову? — причитала Стрепетова.

Татарин Касым побледнел, обхватил голову руками и пошел из кухни. В дверях он обернулся и сказал:

— Теперь все.

И ушел. Минуту стояла мертвая тишина, потом загалдели, замахали руками.

— Сказали и сказали, — объясняла баба Вера. — Сами толком не знают. Вы, говорит, квартир уже не получите… теперь, дескать, кругом рынок, большие деньги у людей. Живите, говорит, пока, где находитесь, но скоро вас шурнут.

— Как так шурнут? — не поверил полковник. — Не имеют права.

— А нам, говорят, никакого права и не надо. Я тоже им говорила, что права не имеют, а они говорят закон такой уже есть, за все деньги платить.

Тихо вернулся на кухню татарин с плотницким топориком в руках, подошел к занавеске, выглянул на улицу и плотно задернул окно.

— Объясни, Касымка, ради Бога, не мучь! — взмолилась Стрепетова.

— Э-э, — скривился татарин. — Акун пришел, уходить надо.

— Ну нет! — полковник ударил кулаком о кулак. — Сам лично пойду. Разберусь на месте событий… Принеси-ка мне, баба Вера, мундир с орденами, он под матрасом у меня, в головах…

Полковник вернулся поздно вечером в растерзанном мундире и без орденов. Долго замывал раны в ванной, наконец вышел к жильцам и коротко сказал:

— Касым прав.

Расходились по комнатам притихшие и встревоженные. На город опускалась сырая осенняя ночь. Часов в одиннадцать откуда-то с севера послышался далекий рокот барабанов, все снова собрались в кучу, судили и рядили о том, что бы это все могло значить. Решили в эту ночь быть начеку, жгли костры вокруг дома. На кухне, склонившись над старым планшетом, мозговал полковник. Он сосредоточенно вычерчивал на бумаге какие-то загадочные круги и линии, сухо и бледно штриховал синие стрелки и, послюнявив карандаш, жирно и сочно выводил красные. Время от времени он, надев очки, внимательно вчитывался в потрепанную военную брошюру со звездой на обложке под названием «Массирование сил и средств в направлении главного удара». За его спиной стояла Стрепетова и заглядывала через плечо.

— Че-орный во-рон, что-о ж ты вье-шься, — тихо пел полковник и перебивал сам себя раздумчиво, — Тэ-эк, здесь устроим засеку… Здесь у нас по плану забор… Над мо-е-ю го-лово-ой… Добро!

Рядом с Кузьмой Захарьевичем, примостившись на ящике, скорняк сшивал шкуры суровой иглой. Прикладывал к груди, к плечам, распарывал и начинал сшивать снова.

— Получается, Кузьма Захарьевич? — с надеждой робко спрашивала Стрепетова, вглядываясь в план.

— Добро, Любушка, добро!.. Вот тут слабина только, — указывал карандашом куда-то в угол листа. — Здесь у нас прогалина… Эх ты, сволочь людская! — ругнул он Макса Ундера. — Ну ничего, побьемся еще…

Глава 5

Распродажа

Утром следующего дня Кузьма Захарьевич вывел обитателей дома на улицу и приказал им оглянуться на дом. Над крышей в легком утреннем сквознячке трепетал привязанный к антенне красный флаг.

— Порядок! — торжественно произнес полковник.

— Я бы, Кузьма Захарьевич, водрузил и монархический стяг, согласно убеждениям, — попросил Юра. — Белый, золотой, черный.

— Водружай! — согласился полковник. — Стяг не запятнан.