— Я для тебя сирени наломал, охапку. Не тащиться же с нею через весь город, — заговаривал он и себя и Ольгу. — Она там. На столе у меня. Заготовлена. Ждет тебя…

— Сирень цветы соблазна. — усмехнулась она.

Они двинулись по пустому бульвару, оставив за спиною Дворец с толпою у входа.

Тощая старуха в вязаной лыжной шапочке рылась в чугунной урне, так энергично орудуя клюкой, словно раздразнивала затаившегося там зверя. Но зверь, вероятно, был сытым и сонным, никак не хотел обнаруживаться.

— У вас там, говорят, старуха повесилась? — нарочито равнодушным, как показалось Родионову, тоном сказала Ольга. — Изергиль какая-то…

Глава 9

Конец — делу венец

У Родионова зазвенело в ушах.

Старуха в вязаной шапочке яростно ударила клюкой по чугунному краю.

Большая серая крыса, высоко подпрыгнув, выскочила из урны и кинулась в кусты. Слышно было, как шкрябают ее когти по асфальту. Ольга вскрикнула и больно вцепилась Родионову в локоть. Пашка и сам испугался от неожиданности и тоже крепко схватил Ольгу за руку. Так они стояли, держась друг за друга, постепенно приходя в себя и наблюдая за тем, как старуха, самодовольно ворча, извлекает из урны пустую бутылку и укладывает ее в целлофановый пакет.

— Сама не знаю, — сказала, наконец, Ольга, зябко передергивая плечами, — сама не знаю, отчего я так их ненавижу…

— Ненависть, как и любовь — беспричинна… — глубокомысленно начал Пашка.

— Ничего себе беспричинна! — возразила Ольга. — Зубы, когти, хвост этот…

Косясь на кусты, куда только что спряталась крыса, они осторожно двинулись дальше. Внезапно кусты снова зашевелились, заставив их вздрогнуть. Оттуда выбрался рыжий лохматый пес и перебежал им дорогу. Приостановившись, они проводили его взглядом. Пес скрылся на противоположной стороне бульвара, и в ту же секунду оттуда взлетела серая ворона и села впереди на фонарный столб.

— Какая сложная цепь превращений. — сказала Ольга. — И все из-за этой старухи…

Она вовсе не глупа, решил Родионов, потому что подумал о том же. Но ничего не ответил.

Некоторое время шли молча. Бульвар был пуст и немного грустен оттого, что здесь, под густой аркой ветвей, что почти сходились высоко над их головами, царил сумрак. Пестрые пятна солнечного света были рассыпаны по асфальту.

Родионов остановился, пристально поглядел Ольге в глаза. В карих ее зрачках светились золотые искорки.

— Ты точно знаешь, что никакая она не не Изергиль и вовсе не вешалась.

— Родионов, я просто так сказала про Изергиль, в шутку… — немного смешавшись от его внезапного наскока, ответила она. — Но признайся, это же страшно, когда рядом с тобой умирает такая загадочная старуха. Я слышала, будто она была твоей подружкой…

— Да, — хмуро сказал Родионов. — Я интересовался ею. Но не в том, разумеется, смысле… Не как женщиной…

Ольга улыбнулась, а он, краснея от собственного косноязычия, поспешил исправиться:

— Ну приносил я ей кое-что. Хлеб там, молоко… Она же старая. Она интересовала меня, как тип. Где ты еще найдешь такой персонаж?

— Ты расскажи мне про нее, это должно быть страшно увлекательно! Правда, что ей было сто двадцать лет?

— Я тебе больше скажу. Она была бессмертна… Как дух. У нее и запах старушечий был в комнате. Сухой…

— Старушечий запах? — не поняла Ольга.

— Ну да… Как тебе объяснить… У старух должен быть такой запах, естественный… Старость вообще-то должна пахнуть ладаном, сухими травами, зверобоем… Однажды в «Интуристе» в лифт вошли иностранные старухи.