– Успокойтесь, Григорий Адамович! Стоит ли опасаться одного человека, когда удалось обезвредить целую преступную группу?

– Стоит! – закатил глаза Мячиков. – Еще как стоит! Он стоит сотни, нет – тысячи Баварцев! Это же… это же…

Он вдруг пошатнулся, схватился рукой за сердце и стал беззвучно, по‑рыбьи, хватать воздух ртом. Я не на шутку испугался.

– Что с вами?! – заорал я, кидаясь к нему, но он отстранил меня рукой и чуть слышно прошептал:

– Сердце… скорее… нитроглицерин… в моем номере…

Я бросился к выходу, но у самых дверей меня остановил спокойный голос Григория Адамовича:

– Все. Отпустило. Спасибо вам, Максим Леонидович. Никуда не нужно ходить.

Я обернулся. Мячикову, действительно, стало легче. Он перестал шататься, дыхание его выровнялось, голос окреп. Он даже попытался улыбнуться.

– Все в порядке, – добавил он. – Это со мной бывает. Вы же знаете, Максим Леонидович, здоровье у меня ни к черту. Столько всего пережить… А где, кстати, Семен Кондратьевич?

– Его вызвал майор.

– Майор? Какой майор?

– Командир опергруппы.

– Ах да! Теперь понял…

Он опять изменился, его била крупная дрожь, говорил он отрывисто, чуть заикаясь, руки его бесцельно блуждали по пиджаку, не находя себе места. У меня снова появились опасения за его здоровье.

– Мне нужен Щеглов, – сказал Мячиков.

– Он скоро вернется.

– Нет, я не могу ждать, – резко ответил он. – Мне он нужен по очень важному делу, и немедленно. Пойду поищу его. Где, вы говорите, обосновался майор?

Но я уже не слышал последнего вопроса. Взор мой прикован был к его пиджаку, вернее, к пуговицам. Одной, самой верхней, не было, а на ее месте торчал клок оборванных ниток. Я вынул из кармана найденную в пустом номере пуговицу и протянул ее Мячикову.

– Ваша пуговица, Григорий Адамович. Вы потеряли ее.

Он машинально сунул ее в карман.

– Благодарю.

Словно какая‑то невидимая тень легла между нами. Я боялся смотреть ему в глаза.

– Я пойду, – бесцветным тоном произнес Мячиков.

Я случайно взглянул на стол. В глазах у меня потемнело. Упаковка омнопона исчезла.

– Григорий Адамович, – с трудом выдавил я, – одну минуту…

Он уже взялся за дверную ручку.

Дверь широко распахнулась, и в номер быстро вошел Щеглов в сопровождении трех омоновцев. Не успел я и глазом моргнуть, как на запястьях Мячикова сомкнулись железные браслеты наручников.

– Не надо никуда ходить, – сухо произнес Щеглов. – Вы арестованы.

Мячиков застонал и в бессилии опустился на стоявший рядом стул.

– Одну ампулу, Семен Кондратьевич, – взмолился он.

– Нет, – резко ответил Щеглов, вынимая из кармана мячиковского пиджака злополучную коробку и перекладывая ее к себе. – Вы проиграли, Артист. Это была ваша последняя роль.

Мир для меня в одно мгновение перевернулся вверх дном.

ДЕНЬ ПЯТНАДЦАТЫЙ

1.

– Ты спрашиваешь, когда я узнал, что этот твой Мячиков – преступник? – спросил Щеглов, глядя мне прямо в глаза. – Да в первый же день моего знакомства с ним!..

Мы сидели в московской квартире капитана Щеглова, за круглым столом, и отчаянно дули на горячий кофе. На кухне, гремя посудой, хлопотала Вера Павловна, супруга Семена Кондратьевича. Подходил к концу десятый день после моего возвращения в Москву.