Всё изменилось, когда в «Бастионе» несколько лет назад начали работать Петровичи. Братья умело решали большинство проблем, и в проходах ОМОН стал требоваться гораздо реже. После появления Петровичей бойцов майора Кукаренко стали привлекать в основном к операциям здесь, в настоящем. И хотя в глубине души Владимир Кондратьевич по-прежнему считал, что отряд ОМОНа будет поэффективнее двух пусть даже самых подготовленных специалистов, он всё равно радовался, что его ребят больше не отправляют в проходы и, особенно, на коррекцию памяти.

Однако даже после нескольких лет такой жизни, уже немного привыкнув к тому, что в проходы их отправляют теперь редко, Владимир Кондратьевич всё равно каждый раз радовался, когда Папыч говорил ему, что они нужны тут, а не там. Где угодно — хоть в худших криминальных районах Москвы, хоть на крайнем Севере, хоть на воюющем юге, да хоть у чёрта на куличках… Что угодно лучше, чем проходы.

Илья проснулся с трудом — Яну пришлось долго трясти его за плечо.

— Выпей, — протянул он ему чашку.

— Что? — Илья спросонья не понял, почему Ян говорит с ним по-гречески.

— Пей лекарство, — уже по-русски тихо повторил Ян.

Тяжелая голова немилосердно гудела, но Илья всё же достаточно пришел в себя, чтобы понять, что он — в лагере, в шатре Ахилла, что рядом — Брисейда, а за тонкими полотняными стенами — мирмидоны. Значит, нужно соблюдать конспирацию.

Илья послушно выпил протянутую микстуру и поморщился:

— Что за лекарство?

— В нашем техцентре соорудили. Обещали, что через полчаса будешь как огурчик — свеж и полон сил.

— Хорошо бы, — Илья откинулся на постель. — Ну, а что у нас в программе на сегодня?

— Битва, — пожал плечами Ян. Обычно веселое и добродушное, сейчас его круглое лицо было замкнуто и сосредоточено. — И если её греки тоже проиграют, то тебе придется вызывать Гектора.

— А если выиграют?

— Все равно придется, но позже.

Илья прикрыл глаза. Ни он, ни Ян уже больше не делали оговорку «Если только не найдут настоящего Ахилла».

— Фрейтс с этим лекарством принимать можно, ты не знаешь?

— Илья, — нахмурился Ян. — Прибереги последнюю дозу фрейтса для поединка с Ахиллом. Не всё так плохо, подожди немного, сейчас препарат подействует, и тебе станет лучше.

Лекарство и впрямь вскоре действовало. Но как-то странно. Впрочем, едва ли Илья отдавал себе в этом отчет. Действительно, голова прояснилась, а симптомы простуды — нет, не исчезли, но отступили куда-то на задний план, настолько дальний, что факт их наличия уже не имел никакого значения. Зато появилось легкое, но непрерывно зудящее раздражение. Выводило из себя абсолютно все: шум лагеря, запах в палатке, вкус воды, прикосновение к доспехам, собственные волосы, легкое онемение тех частей лица, над которыми колдовал стилист, выражение зеленых глаз Брисейды, манера Патрокла покашливать у полога прежде чем зайти. Раздражало то, что битву начинали затемно, ещё и рассвести не успело. Раздражало пыльное поле перед стенами Трои, выводили из себя напыщенные речи Агамемнона и бестолковые перемещения греческой армии, действовали на нервы крики раненых, лязг скрещивающегося оружия противно ввинчивался в мозг. И то, что битва длилась до бесконечности долго, сводило с ума.

Раздражение нарастало, превращалось в злость. Злость кипела и переходила в застилающую глаза ярость. Илья почти не отдавал отчет своим действиям — он вламывался в самую гущу битвы, крушил направо и налево, не замечая ничего вокруг. Он разил и разил — без устали, без остановки; он выплескивал неизвестно откуда взявшуюся, рвущуюся наружу агрессию, рубя испуганных его напором троянских солдат.