— Иди спать, Лади, поздно уже.

Глаза девушки мгновенно заволокло, они влажно блеснули, как отражение луны на воде. Она разочарованно опустила ресницы, и внутри у княжича всё перевернулось от её отрешённого вида. Слишком неосторожно он поступал, но теперь какой смысл себя корить?

— Всё-таки мне не нужно было тебя брать с собой… — проговорил он, злясь на себя.

Ладимира вздрогнула, вернув на него строгий взгляд.

— Не говори так, — выпалила сдавленно.

Пребран некоторое время стоял неподвижно, не зная, что и делать, такой нелепой казалась ситуация.

— Я всё поняла, — проговорила девка уже шёпотом и вдруг подалась вперёд, поправив ворот рубахи.

— Мокрая вся, переоденься, на сквозняке застудишь голос, — сказала и тут же убрала руки, коротко улыбнувшись, не скрывая во взгляде грусть и что-то ещё, от чего пещерным холодом повеяло вдруг.

Развернулась девушка, пошла по переходу в темноту, теряясь из видимости.

Пребран озадаченно смотрел ей вслед, а потом зло смял рубаху, в голове кровь зашумела, всколыхнув со дна его памяти, словно ил, воспоминания, замутив голову. Тогда ради единственной он прогнал Верну. Но ту единственную он потерял, сдавшись, ушёл, теперь уходить не намерен.

Окаменев внутри, кинул рубашку через плечо, толкнул дверь. Едва вошёл, с лавки в углу всколыхнулся Будята. О нём Пребран уже позабыл и привык обходиться без его помощи, но тот услужливо приготовился слушать поручения.

— Ничего не нужно, Будята, — остановил его Пребран, сорвал с плеча рубаху, швырнул на скамью.

Парень, поняв с одного раза, опустился на своё место. Княжич стянул с себя мокрую косоворотку, кинул её туда же, прошёл вглубь, опустившись тяжело на постель. И как же не послушал Вяшеслава, когда тот уговаривал оправить девку обратно в острог? Жаль, что не имеет такой же холодной отрешённости и рассудительности. А нужно было отослать ещё после того, как вырвали её из зубов волчьих, когда он был разъярён, и сделать это было куда уж проще, чем оказалось после.

Пребран ещё долго не мог уснуть. Уже догорала последняя лучина, а он всё смотрел в потолок, видел перед собой зелёные глаза Даромилы, и сердце билось неровно, задерживалось дыхание в груди. Но понемногу чернота всё же заволокла светёлку и успокоила ум, и вскоре он провалился в небытие без всяких сновидений. На этот раз ему не снились ни пожарища, ни хищные морды степняков, ни голубые, как вода, глаза той, которая не покидала его душу уж много лет. Разбудил княжича шорох. Будята уже поднялся и стоял почему-то в дверях. Никак ходил куда-то? Недоумение заставило проснуться быстро. Уж хотел обругать парня, что шарахается без его ведома, где ему вздумается, но вспомнил, что тот у Радима под кровлей почитай второй день, верно уже обжился. И всё же со своеволием смириться не мог.

— Ты где был? — спросил сонно.

— Так это… — оробел Будята. — Вещи готовил в дорогу, оружие носил чистить. Там внизу Вяшеслав, — вспомнил он, зачем всё же явился, — ждёт тебя, княже, — сказал он, тихо прикрывая за собой дверь, — просил поторопиться.

Пребран тяжело откинулся на спину, потирая глаза. По комнате уже разливался утренний белёсый свет, холодный и мутный, окутывал, зябко пробегался по коже стылым воздухом. Полежать бы ещё, да нужно подниматься. Нехотя поднялся с постели, пока Будята готовил одежду, сполоснул холодной водой лицо и грудь и сразу взбодрился. Собрался быстро и легко, облачившись в чистую рубаху, тёплые штаны, подвязался поясом, взял кольчужную рубашку, которую подал отрок. Надев её, поводил плечами, привыкая к её тяжести, набросил поверх налатник. Волосы за время пути сильно отрасли и лезли в глаза, да и щетина стала гуще, но теперь и не до этого, не заставлять же ждать других.