И постройка города началась. На первое время решили срубить небольшую крепость. Затем Ингвар предоставил мастерам чертеж города на бересте. Мастеровые люди, пришедшие с Ингваром, присоединились к мастерам, присланным старейшиной, и работа закипела.

Руководил работами Илья Кремень, мужик лет сорока. Гостомысл сказал, что это лучший градостроитель на всей территории Китежской Руси. Ингвар очень удивился:

— Откуда лучший градостроитель, если в китежской Руси всего два каменных города: Китеж и чужой Полоцк, где княжит дикий урман Рогволд, не подчиняющийся никому?

В ответ Гостомысл улыбнулся:

— Его, княже, отбили при нападении урман, те же захватили его на гребной галере византийцев, а там, говорят, Илья строил дивные и неприступные крепости.

Удовлетворенный таким ответом Ингвар тут же забыл об этом. Других дел было невпроворот.

К концу июля на большом холме стоял высокий частокол, рубилась пристань. Часть работников заканчивала княжеский терем, еще двадцать человек рубили воинские дома. Недалеко от крепости вырастала деревня, распахивались поля. Жизнь молодого города начинала налаживаться.

Ингвар был в тереме, когда в начале августа к нему ворвался Ратибор:

— В дневном переходе от нас четыре судна под полосатыми парусами, на мачтах красные щиты — символ войны. Местные сказали, что это хирд Эрика Рыжебородого. У него четыре сотни воинов и пять кораблей, но на этот раз он взял с собой не всех.

— Ратибор, поднимай сотню Вадима и четыре наших: две пеших сотни и две, нет, лучше три — стрелков. Через час всем быть готовыми к выдвижению.

Ингвар поднялся в горницу Ярославы. Она подошла к нему, склонила голову на грудь и, поцеловав, прошептала:

— Не ходи сейчас в поход, бедой он обернется, отправь воеводу, а сам здесь командуй.

— Нет, Яра, не могу я так. Если сейчас в поход воеводу отправлю с сыном Гостомысла, и там что-то пойдет не так, я потеряю часть уважения местных, и, самое страшное, от меня отвернуться те, что пришли со мной.

На этом разговор был закончен. Когда он вышел из терема, перед ним, на залитом утренним солнцем дворе, стоял ровный строй воинов в блестящих пластинчатых бронях с пехотными щитами и копьями. К Ингвару подскочил воевода.

— Выдвигаемся к петле реки, что на шестьдесят верст выше по течению. Там высокие берега и узкое место. В них стрелять мы сможем, а они в нас нет. И сдержать их там будет легче.

— Да, — кивнул воевода, — место, лучше не придумаешь. Мы окажемся там на два-три часа раньше Эрика, расставим ратников без спешки, да и люди успеют отдохнуть.

— В крепости остается триста человек. На всякий случай удвой стражу, и перегороди реку.

Отдав приказ одному из сотников, Ратибор дал команду трогаться. Впереди отряд Вадима, посередине стрелковые сотни, замыкали колонну пешие воины в тяжелой броне. С собой Ингвар прихватил еще сотню всадников своей личной охраны.

Переход был изматывающим, но ратники выдержали и на месте оказались через восемь часов, на два часа раньше урман, как и планировали. Времени было достаточно, за час воины отдохнули, и Ратибор начал расставлять их по местам. Сто пятьдесят лучников и сотня тяжелой пехоты переправились на левый берег реки, такое же количество лучников и пехотинцев осталось на правом. Сотня Вадима была разделена на две части: его воины перекрыли подход к лучникам на обоих берегах.

Ставку Ингвар расположил на высоком холме правого берега. План боя был примерно следующим: как только четыре драккара Эрика втянутся между холмами, на которых засели лучники, Ратибор приказывает открыть по ним стрельбу из всех имеющихся луков. Если они попытаются высадиться позади стрелков — в дело вступает тяжелая пехота. Если кому-то из урман удастся выйти на берег до засады лучников, их встретят ратники Вадима.