Шли недели, месяцы. С материка повеяло тревожным.

Вначале робкие слухи просочились, а потом обрушились на Камчатку половодьем событий известия о помилованиях, реабилитации, массовом пересмотре дел репрессированных.

Михаил Иванович теперь всем нутром вздрагивал. А что, как и Усолья коснутся перемены? Чего ждать ему? Ведь он тоже перевоспитывал… И о нем не смолчит кто-нибудь из ссыльных. И ему припомнят. Правда, не только ему, но какое дело до других? Ведь вот Пряхин если выскочит — сочтется угольками, — вздыхает Михаил Иванович и успокаивает себя тем, что всякие новшества доходят на Север не скоро. Годы нужны. А ему через три года на пенсию. Уедет на материк и с концами…

— Поцелуете меня в задницу! — утешает себя Михаил Иванович, но тревога не покидает его.

Пряхин тоже не забывал о Волкове. И в отличие от прочих ссыльных, не умел со временем забывать пакости. И никогда их не прощал.

Александр теперь ни во что не вмешивался. Но всегда все знал и слышал. Запоминал. Это настораживало и пугало Волкова. Но виду он не подавал.

В этот раз, как и всегда, Михаил Иванович приехал в Усолье с утра, чтобы на всю предстоящую неделю прочистить ссыльным мозги, напомнить, что над ними есть власть и хозяин.

Стоял сырой мартовский день. Серый и хмурый, как доля ссыльных.

Волков шумно ходил от дома к дому, заглянул на кухню, поговорил со стариками, с бабами. Проверил, как починены к путине сети. Сказал, какой план на корюшку будет дан Усолью. И пошел к берегу, собираясь вернуться в поселок. И тут увидел, что лед на реке тронулся.

Серые глыбы, вгрызались одна в другую, трещали так, словно где-то совсем рядом шла война.

Гонимые вешним течением горы льда шипели, ухали, оседая в воду, шли впритирку к берегу.

Волкову стало холодно.

— Как же домой вернуться теперь? — мелькнула мысль.

— Ни пешком, ни на санях, ни на катере не выбраться. А ледоход не меньше чем на неделю затянется. Пока весь лед из верховий не пройдет, ни одна лодка реку не проскочит. Что же делать мне? Где переждать? Кто пустит меня пожить эти дни? — лихорадочно перебирал в памяти всех ссыльных, каждую семью. Но нет… Тщетно. Не на что рассчитывать. Никто не примет, не согласится приютить меня, — растерялся Волков. И, оглянувшись, заметил, что на берегу, за его спиной не осталось ни одного ссыльного. Михал Иванович вернулся в Усолье. Нет, свободных домов здесь не оказалось. Землянки — и те сплошь забиты продуктами. К кому пойти? Куда деваться? О ночлеге загодя стоит позаботиться, и осмелившись, вернулся в столовую.

Антонина наотрез отказалась принять Волкова, сославшись на свое одиночество и боязнь сплетен, от которых и ему не поздоровится. Докажи, мол, потом всему селу, что у него ничего с хозяйкой не было. Кто в это поверит? Да и самим места в избе не хватает. Спят вповалку. Даже на полу. Гостя и вовсе приткнуть негде.

— Ну хотя бы в столовой, на кухне, — просился Волков.

— С этим — к Гусеву идите. Я в своем доме хозяйка.