– Не люблю я эти разговоры. – Меня всегда коробило от фанатичного блеска, который появлялся в глазах подруги, когда она принималась вещать о потустороннем.

– Нет, послушай! Это, по-твоему, совпадения? – Лена защищала свои убеждения с той же надрывной страстью, с какой алкоголик клянется бросить пить. – Не слишком ли много совпадений?

– Бывает и похлеще, – усмехнулась я. – Ты же встретила Юрасова в метро, помнишь? Много у вас было шансов встретиться? Если бы я в книжке такое прочла, выкинула бы ее в мусорку, потому что решила, что автор держит читателя за идиота.

Случай с Юрасовым был анекдотичный. Они с Леной какое-то время встречались, но дело шло на спад, и оба, как выяснилось, погуливали на стороне. Юрасов соврал Лене, что едет к матери, в другой регион, а она ему наплела, что уезжает в командировку. Можно представить себе их лица, когда они столкнулись в московской подземке: он с какой-то женщиной, Лена – с другим мужчиной.

Подруга на миг растерялась, но тут же взяла себя в руки.

– Ты мне зубы не заговаривай! Знаю я вас, журналюг. Я все равно считаю: хорошо, что ты там не живешь. Может, поэтому тебя и не коснулось!

– Да уж, не коснулось, – прохладно ответила я.

– Извини, не так выразилась. – Лена смутилась, но не сдалась: – Ты хоть жива и здорова! А все остальные… Дом нужно обязательно продать!

Я вспомнила эту беседу, когда в очередной раз поехала в Ягодное.

Старалась бывать в отчем краю как можно реже, слишком тяжело давались визиты в опустевший родительский дом. Гулкий, пустой, заброшенный, он казался мне… немного безумным. Как мама. Хозяева покинули его, и он сошел с ума от одиночества и тишины. Вроде бы внешне остался прежним, но это лишь оболочка. А в глубине притаилось что-то чужое, опасное. Время замерло в холодных стенах, окна сверкали лукавым лихорадочным блеском, а воздух был прокисшим, прогорклым.

За домом приглядывала соседка, все та же Наталья Павловна, я отдала ей мамины ключи. А сама наведывалась, только если нужно было что-то из маминых вещей или требовалось забрать квитанции по оплате. На этот раз я явилась как раз за ними.

Ночевать никогда не оставалась: старалась приехать пораньше и уехать засветло, чтобы темнота не застала меня в Ягодном. Прошлась по комнатам, заглянула в кухню и приготовилась выйти за дверь, как вдруг в памяти всплыл недавний разговор с Леной. Стоя здесь, внутри затаившегося дома, я вдруг представила, будто нахожусь в утробе мифического чудовища, и слова подруги перестали казаться такими уж глупыми.

Нет, конечно же, я по-прежнему не верила в сглаз и порчу. Не думала, что какой-то завистник проклял нашу семью. Но зато со всей отчетливостью поняла, что мертвый дом пьет мою душу. Наверное, Илья знал, что делал, когда убегал из Ягодного: невозможно двигаться дальше, волоча за собой груз прошлого.

Когда в годовщину смерти Жанны и Дашули я пришла к ним на кладбище, то увидела на могилах девочек огромные роскошные венки. На папиной – тоже. Илья побывал. Специально пришел пораньше, чтобы не столкнуться со мной, поняла я, но это меня ничуть не задело.

Я стояла возле дорогих могил и думала о том, как бесконечно, непоправимо поздно мы осознаем, что наши любимые, близкие не вечны. Уже завтра может наступить день, когда их не окажется рядом, и тогда все, что нам останется, – горечь сожалений и неуемная, непрерывная боль. Я глядела на памятник, недавно установленный на могиле Жанны, на фотографию, с которой сестра улыбалась мне, и меня пронзило ощущение, что она стоит возле меня.

Это не было похоже на тот страх, что я испытала, увидев ее ночью сидящей на моей кровати.