|
Башнеобразную конструкцию смяло в какую-то сюрреалистическую скульптуру, Потом в проеме двери и проломах стен показались рослые фигуры в зеленой форме. Казимир открыл беглый огонь из пистолета. Он успел вновь перекатиться, сменить и расстрелять последний магазин, когда фигуры исчезли. Больше патронов не было. Он вздохнул. Пора было выполнять приказ Кострова. Казимир сунул руку за пазуху, вытащил "лимонку" с примотанной к ней двухсотграммовой толовой шашкой и взялся за чеку, как вдруг кто-то тронул его за плечо. Казимир крутанулся, выдернул чеку и посмотрел на того, кто к нему подкрался. Это оказался тот самый седенький старичок. Знаками он показал, что ему нужно отодрать от пьедестала остатки башни. Казимир, несколько мгновений поколебавшись, свободной рукой достал нож и всунул в щель, работая лезвием как рычагом. – Эй, рашен, – заорал вдруг кто-то на улице, – мы знать, что ты есть здесь, мы предлагать почетный сдача плен, мы обязаться сохранить личное оружие, предоставить медикел помощь и хороший питание. Старичок с грохотом скинул остатки башни, вытянул из углубления пьедестала что-то напоминавшее перевернутую серебряную салатницу и, отскочив к стене, нажал на какой-то выступ. Часть пола ушла в сторону. Американцы, услышав грохот от упавшей конструкции, опять начали сумасшедшую стрельбу, а старичок нырнул в открывшийся люк, обернулся и поманил Казимира за собой. Тот наблюдал за ним широко открытыми глазами. В этот момент огонь прекратился, и сквозь проломы опять замаячили бегущие к пагоде люди. Казимир аккуратно положил "лимонку" с толовой шашкой у края люка и нырнул вниз. Его выпустили только в 1956 году. У ворот зоны его ждала "Победа", в которой блестели генеральские погоны. Костров выгнал водителя и разлил армянский коньяк по массивным хрустальным стопкам. – Ну, Пушкевич, поумнел? Это ж надо было додуматься – из секретного рейда приволочь за собой корейского монаха. Казимир усмехнулся, а Костров, кинув в рот пластик специального ротфронтовского шоколада, продолжил: – Ладно, подполковник, этот твой идиотизм сегодня нам изрядно помог. Слишком нелепо для американского агента таскать за собой бандеровца, мочить уголовников на улицах и якшаться с корейскими монахами. Короче, ты реабилитирован, но под подозрением, учти… – Он сделал паузу и, лихо опрокинув стаканчик, закончил: – У меня в отделе есть должность как раз по тебе. – А если я не хочу? Костров уставился на него тяжелым взглядом. Казимир залпом вылил в себя коньяк и зло заговорил: – Ты знаешь, с какими людьми я сидел, Костров?.. Профессор медицины, архитектор, историк, металлург. Ты знаешь, какие здесь ножи делают? А ты видел операцию трахеотомии, сделанную обожженной щепкой? Что происходит с нашей страной, если такие люди сидят? – А ты стал опасным человеком, Пушкевич. – Костров налил себе еще коньяку и залпом выпил. – Никогда, запомни, НИКОГДА больше не задавай таких вопросов. А насчет твоего желания… Не думай, что со смертью Сталина в нашей системе что-то изменилось. Отсюда, – он кивнул на маячивший за окном забор зоны, – для таких, как ты, всего два пути: либо обратно, либо в вечную мерзлоту. И радуйся, что при всех этих пертурбациях первый путь открылся. Через несколько лет все вернется на круги своя, и опять останется только вечная мерзлота. Казимир задумчиво потер небритый подбородок. – Ты ведь на меня поставил, Костров? Если я не соглашусь, то ты влетишь, ведь так? Костров криво усмехнулся. – Где кореец, генерал? – Ты что думаешь, что я… – Именно, Костров, именно. – Он сделал паузу и спросил, криво усмехнувшись: – Тебе никогда не приходило в голову, почему я тебя ни разу не сдал, не подставил, не подсидел? Ведь не от большой любви? – Мы же с тобой с войны… – Брось, – жестко рубанул Казимир, – я для тебя всю жизнь был лишь надежной ступенькой, которая бесперебойно подбрасывала тебя к новой должности, званию, ордену, и ничего больше. |
