— Спасибо. Признаться, я уже и забыла.

— Забыла что?

— Когда за меня кто-то в последний раз по-настоящему волновался, — не сразу ответила Ирина.

Эти слова дались ей с видимым усилием, поскольку прозвучали почти как… признание в любви.

Расположенная на первом этаже двухэтажного деревянного дома по улице Подбельского, квартира Ирины оказалась столь же очаровательна и миниатюрна, как и ее хозяйка. Условно разделенная ширмой на небольшую спаленку и чуть большую по размерам гостиную, помимо обязательных семи слоников на кружевной салфеточке и герани на подоконнике, она имела и свою ярко выраженную индивидуальность. А именно — картины и рисунки, занимавшие практически все пространство стен. Их было так много, что даже обои казались здесь излишними. Детские и взрослые, наивные и вполне себе зрелые, акварельные и карандашные — словом, на любой вкус, цвет и сюжет.

Пока Ирина, охая и причитая, хлопотала на кухоньке, Барон с пытливым интересом осматривался. Не выдержав, заглянул и в святая святых, за ширмочку. Но свет в спаленке был погашен, и толком рассмотреть ее содержимое не удалось.

— Дожила! — сердясь на саму себя, Ирина возвратилась в комнату, неся аптечку и кружку. — В доме даже йода нет. Хорошо хоть немного спирта осталось.

— Так это же замечательно! — усмехнулся Барон. — Спирт супротив йода — все равно, что столяр супротив плотника.

— От спирта, наверное, очень сильно щипать будет?

— Что значит «щипать»? Спирт суть продукт сугубо внутреннего употребления!

— Даже не думай! Для внутреннего! Надо всё хорошенько продезинфицировать!

С этими словами Ирина поставила стул под двухрожковую люстру и скомандовала:

— Садись вот сюда, поближе к свету. И голову чуть назад запрокинь.

Барон послушно уселся, откинул голову и, косясь, стал наблюдать за тем, как она выкладывает из аптечки на стол нехитрые медицинские причиндалы.

Вскоре и в самом деле запахло спиртом. Намочив кусочек ваты, Ирина приблизилась к Барону почти вплотную и взялась обрабатывать разбитый лоб осторожными, аккуратными промакивающими движениями.

— Очень больно? — поинтересовалась она участливо.

— Очень приятно, — честно признался он.

Замирая и млея от нежных женских прикосновений, Барон вдруг отчетливо, до мельчайших деталей, припомнил схожие ощущения, которые ему довелось испытать однажды, очень давно. Причем испытать в ситуации, удивительно перекликающейся с нынешней.

Ленинградская область, май 1942 года

Пускай и с огромным запозданием, но весна понемногу налаживалась. Теплый майский ветерок, пробегая по верхушкам деревьев, нес ароматы смолы и набухающих почек, а закатывающееся большим и красным солнце оптимистично обещало, впервые за много дней, хорошую погоду.

Юрка стоял в ночном дозоре, охраняя один из самых дальних подступов к новой партизанской базе. На этом участке начиналось огромное болото, а потому появление чужаков с этого направления представлялось маловероятным. Тем не менее к своему первому боевому дежурству Юрка отнесся сверхсерьезно и даже сумел убедить Митяя выдать ему винтовку с двумя боевыми патронами. Для подачи сигнала тревоги, буде таковая случится.

После нескольких часов бодрого ничегонеделания Юрку потихонечку сморило. Привалившись спиной к сосне и намотав ремень винтовки на руку, он уже почти провалился в сон, как вдруг где-то вдали послышался хруст веток, а затем постепенно и звук, который ни с чем нельзя было спутать, — звук чьих-то шагов по лесной подложке.

Юрка тревожно вскинулся, схватил винтовку и напряженно всмотрелся в ночную чащу.