Изменить размер шрифта - +

Но, быть может, благодаря тем страницам, которые я  прочел в Бальбеке, когда
Робер был со  мной рядом, больше всего меня впечатлило - как если бы я нашел
во  французской деревне ров, описанный у г-жи де Севинье, - что  на Востоке,
во  время  осады  Кут-Эль-Амары ("Кут-эмир,  как мы говорим  Во-ле-Виконт  и
Байо-л'Евек",  -  как  сказал  бы   комбрейский   кюре,   если  бы  в  своей
этимологической  жажде добрался до восточных языков),  подле Багдада всплыло
имя  Басры, столько  раз упоминавшейся в Тысяче и одной Ночи, куда так часто
попадает, при отправке из Багдада или при возвращении в него, чтобы сесть на
корабль  или сойти с  корабля,  -  задолго до генерала  Таунсенда и генерала
Горринджера192, во времена халифов, - Синдбад-Мореход.
     "Он уже подмечал  в войне, - сказал я  ей,  - что-то человеческое,  что
война  живет,  как любовь и ненависть, что ее теперь можно рассказывать, как
роман, и,  стало быть, если кто-то возьмется утверждать, что стратегия - это
наука, то в  войне он разобраться  не сможет,  потому  что  отныне  война не
стратегична. Врагу не более известны наши планы, чем нам -  намерения  нашей
возлюбленной, и эти планы, быть может, непонятны и для нас самих. Собирались
ли  немцы,  когда  они наступали в марте 1918-го,  брать Амьен?  Мы  об этом
ничего  не знаем. Может быть, они того  не знали и  сами, и сам по себе  ход
событий,  например,  их  продвижение  на  запад к Амьену, определял замысел.
Предположив, что война научна,  еще следовало бы изобразить  ее, как Эльстир
рисует  море,   -  но  в  другом  смысле,  исходя  из  иллюзий,   постепенно
исправляемых  верований,  как Достоевский  рассказывает  о  жизни.  Впрочем,
теперь война, по-видимому, относится к ведению не столько стратегии, сколько
медицины, включая непредвиденные  обстоятельства,  которых надеется избежать
клиницист, вроде русской революции".
     В этом разговоре Жильберта упоминала о Робере с почтением, которое, как
мне казалось, в большей  степени относилось к моему старому товарищу, нежели
к  ее  почившему  супругу. Словно бы она говорила этим: "Я  знаю, как  вы им
восхищались.   Я   сумела   понять   этого   замечательного   человека,   не
сомневайтесь". И, однако, любовь, которой  она уже определенно не испытывала
к  своему  воспоминанию,  определила, быть может,  некоторые особенности  ее
сегодняшней жизни. Жильберта теперь не разлучалась с Андре. Хотя  последняя,
в  первую  очередь благодаря  таланту  супруга,  а также  собственному  уму,
проникла  -  конечно,  не  в  среду  Германтов,  но  в  общество куда  более
изысканное,  нежели те круги, в которых  она вращалась доселе, - удивительно
было, с чего это маркиза де Сен-Лу решилась  стать лучшей ее товаркой. Дело,
наверное,  означало   склонность  Жильберты   к   тому,   что  она   считала
артистической жизнью,  и к некоторому социальному вырождению. Это объяснение
вполне вероятно.  Однако мне  на ум пришло нечто другое, - я всегда понимал,
что образы,  которые мы видим вкупе,  являются,  как правило, лишь частичным
отражением,  отголоском  первого,  довольно  отличного  соединения,  хотя  и
симметричного  последующим, но крайне от  них удаленного.
Быстрый переход