Но, быть может, благодаря тем страницам, которые я прочел в Бальбеке, когда
Робер был со мной рядом, больше всего меня впечатлило - как если бы я нашел
во французской деревне ров, описанный у г-жи де Севинье, - что на Востоке,
во время осады Кут-Эль-Амары ("Кут-эмир, как мы говорим Во-ле-Виконт и
Байо-л'Евек", - как сказал бы комбрейский кюре, если бы в своей
этимологической жажде добрался до восточных языков), подле Багдада всплыло
имя Басры, столько раз упоминавшейся в Тысяче и одной Ночи, куда так часто
попадает, при отправке из Багдада или при возвращении в него, чтобы сесть на
корабль или сойти с корабля, - задолго до генерала Таунсенда и генерала
Горринджера192, во времена халифов, - Синдбад-Мореход.
"Он уже подмечал в войне, - сказал я ей, - что-то человеческое, что
война живет, как любовь и ненависть, что ее теперь можно рассказывать, как
роман, и, стало быть, если кто-то возьмется утверждать, что стратегия - это
наука, то в войне он разобраться не сможет, потому что отныне война не
стратегична. Врагу не более известны наши планы, чем нам - намерения нашей
возлюбленной, и эти планы, быть может, непонятны и для нас самих. Собирались
ли немцы, когда они наступали в марте 1918-го, брать Амьен? Мы об этом
ничего не знаем. Может быть, они того не знали и сами, и сам по себе ход
событий, например, их продвижение на запад к Амьену, определял замысел.
Предположив, что война научна, еще следовало бы изобразить ее, как Эльстир
рисует море, - но в другом смысле, исходя из иллюзий, постепенно
исправляемых верований, как Достоевский рассказывает о жизни. Впрочем,
теперь война, по-видимому, относится к ведению не столько стратегии, сколько
медицины, включая непредвиденные обстоятельства, которых надеется избежать
клиницист, вроде русской революции".
В этом разговоре Жильберта упоминала о Робере с почтением, которое, как
мне казалось, в большей степени относилось к моему старому товарищу, нежели
к ее почившему супругу. Словно бы она говорила этим: "Я знаю, как вы им
восхищались. Я сумела понять этого замечательного человека, не
сомневайтесь". И, однако, любовь, которой она уже определенно не испытывала
к своему воспоминанию, определила, быть может, некоторые особенности ее
сегодняшней жизни. Жильберта теперь не разлучалась с Андре. Хотя последняя,
в первую очередь благодаря таланту супруга, а также собственному уму,
проникла - конечно, не в среду Германтов, но в общество куда более
изысканное, нежели те круги, в которых она вращалась доселе, - удивительно
было, с чего это маркиза де Сен-Лу решилась стать лучшей ее товаркой. Дело,
наверное, означало склонность Жильберты к тому, что она считала
артистической жизнью, и к некоторому социальному вырождению. Это объяснение
вполне вероятно. Однако мне на ум пришло нечто другое, - я всегда понимал,
что образы, которые мы видим вкупе, являются, как правило, лишь частичным
отражением, отголоском первого, довольно отличного соединения, хотя и
симметричного последующим, но крайне от них удаленного. |