Однако
это в корне неверно. Память самого последовательного существа тождественна,
и она не позволит изменить обязательствам, о которых мы помним, даже если мы
и не подписывались под ними. Что до ума Жильберты, то хотя он и обнаруживал
некоторые нелепицы, унаследованные от матери, он был весьма не слаб. Но,
помнится, и это не относилось к собственно качествам ее ума, во время этих
разговоров на наших прогулках она несколько раз сильно меня удивила.
Впервые, когда сказала мне: "Если бы вы не проголодались, и не будь уже так
поздно, мы сейчас свернули бы налево, потом взяли вправо, и менее чем через
четверть часа оказались бы у Германтов". С тем же успехом можно было
сказать: "Поверните налево, затем возьмите вправо, и вы прикоснетесь к
чему-то неосязаемому, недостижимому, о чем на земле знали только одно: где
оно, в какой оно (я и сам-то думал, что смогу узнать об этом только у
Германтов, - и, в какой-то мере, я не ошибся) "стороне"". Еще меня удивили
"истоки Вивоны", представлявшиеся мне чем-то из того же неземного ряда, что
и Врата Ада, и оказавшиеся всего-навсего квадратной лужей с прачечными
мостками, бурлящей пузырями. И в третий раз, когда меня потрясли слова
Жильберты: "Хотите, мы можем вернуться как-нибудь к Германтам через
Мезеглиз, это самый красивый путь", - все мои детские представления
перевернулись, я понял, что две эти стороны не были так несводимы, как я
думал. Но больше всего меня удручало, сколь мало в этот приезд я вспоминал
прежние годы - мне не очень-то хотелось заново осмотреть Комбре, а Вивона
казалась мне узкой и безобразной. Но однажды Жильберта подтвердила мысли,
уже посещавшие меня на стороне Мезеглиза, это случилось на одной из тех
ночных прогулок перед ужином - но она ужинала так поздно! Погружаясь в
таинство прекрасной глубокой лощины, устланной лунным светом, мы
остановились на мгновение, будто насекомые, что вот-вот заползут в
сердцевину голубоватой цветочной чашечки. Вероятно, в качестве обходительной
хозяйки, которая сожалеет о скором отъезде друга и хотела бы произвести
благоприятное впечатление своим гостеприимством, - тем более, что эти места,
как ей показалось, пришлись вам по душе, - Жильберта со светской
изобретательностью извлекала выгоду и из молчания, и простодушия, и
сдержанности в изъявлении чувств, чтобы дать почувствовать, что вы в ее
жизни занимаете исключительное место. Меня переполняла нежность чудного
воздуха и свежего ветерка, и я неожиданно излил это чувство Жильберте: "Вы
недавно упомянули тропку на горе. Как я любил вас тогда!" - Она ответила: "И
почему вы мне не сказали? Я о том и не подозревала. Я вас любила, я как-то
чуть не кинулась вам в объятья". |