Изменить размер шрифта - +
  Но  это  не   приложимо  к   нашему   постоянному  "я",
сохраняющемуся на протяжении всей нашей жизни, лишь  к цепи сменяющихся "я",
которые, собственно, и составляют первое по частям.
     И теперь, когда прошло много лет, мне  приходилось заново лепить образ,
так  хорошо  мне  запомнившийся;  в какой-то  мере, это действие дарило  мне
счастье, оно показывало, что неодолимая пропасть, разделявшая,  как я думал,
меня  и  девочек  с  золотистыми волосами,  в  той  же  степени  принадлежит
воображению,  как  пропасти Паскаля,  - в  этом была  какая-то  поэзия,  ибо
операцию надлежало совершить  в далеком прошлом. Я испытывал рывок желания и
сожаления,  вспоминая  о  подземельях Руссенвиля.  Однако  мысль  о том, что
радость, к  которой тогда  устремлялись все мои помыслы и которую  ничто  не
могло  предоставить мне,  существовавшая  только  в  душе,  и  которая,  как
оказалось, была  так близка  от меня - в Руссенвиле, частенько упоминавшемся
за разговорами, что виднелся из окна пахнущего ирисами кабинета, - эта мысль
переполняла меня счастьем. И я ничего  не узнал! Жильберта подвела итог всем
моим мыслям, когда я  мечтал  на прогулках, не осмеливаясь вернуться, жаждуя
увидеть, как  разверзаются, оживают  деревья. И то,  чего  я так лихорадочно
хотел тогда, она едва - если б я только смог  понять это  - не  дала вкусить
мне  в  самом  отрочестве.   В  те  времена   Жильберта  в  большей  степени
принадлежала стороне Мезеглиза, чем мне казалось. И  в тот самый день, когда
я столкнулся с  ней в дверях, хотя она и не  была  мадемуазелью д'Орженвиль,
подружкой  Робера по  домам свиданий (как забавно, что именно у  ее будущего
мужа я просил разъяснений!) - я не особо ошибся в смысле ее взгляда и в том,
какого она была пошиба, как она теперь мне созналась. "Все это было довольно
давно, - сказала  она  мне,  - и  с того дня, как я  обручилась с Робером, я
больше  ни о  ком не  думала. И,  знаете  ли,  это не те детские шалости, за
которые я теперь виню себя больше всего..."3.


     Целый  день  в   этой  несколько  захолустной  тансонвильской  усадьбе,
казалось,  более  всего   подходившей  для  послеполуденного   отдыха  между
прогулками,  либо во  время ливня, -  в одном из тех  дворцов,  где  комнаты
смахивают  на беседки,  и  садовые розы  на обивках в одной, лесные  птицы в
другой обступают  вас, как друзья, обособляют, - это была  старая обивка, на
которой каждая роза  довольно отделена от  прочих, чтобы, если бы она ожила,
мы могли  сорвать ее, а птиц  рассадить по клеткам и приручить, обивка, мало
чем напоминающая великолепное убранство современных покоев (и на серебристом
фоне не росли нормандские яблони в японском стиле, которые вплетаются в наши
сновидения), - целый день я просидел в комнате с видом на роскошную парковую
зелень,  сирень  у  входа,  зеленую листву больших  деревьев на берегу реки,
искрящейся  в  солнце,  на лес Мезеглиза. Я  испытывал удовольствие,  стоило
только  подумать: "Как занятно,  когда  столько зелени за  окном", - пока  в
обширном зеленеющем  полотне  я не различил окрашенную  в совершенно другой,
ведь  она была  дальше, в голубой сумрак, -  колокольню церкви в Комбре.
Быстрый переход