|
Жильберта не понимала, насколько ему можно верить, ей казалось, что он врет постоянно, но думала также, что он ее все-таки любит, и ее беспокоили эти предчувствия грядущей гибели; сдавалось ей, у него какой-то недуг, о котором она ничего не знает, и потому, чтобы не расстроить его, она не требовала отказаться от этих поездок. И я тем меньше понимал, почему Мореля, как домашнее дитя, принимали вместе с Берготом везде, где была чета Сен-Лу - в Париже, Тансонвиле. Морель подражал Берготу превосходно. По прошествии некоторого времени уже не было нужды просить его "поподражать еще". Подобно тем истерикам, которых вовсе не обязательно подвергать гипнозу, чтобы они перевоплотились в того или иного человека, он неожиданно стал <...>5 Франсуаза знала обо всем, что де Шарлю сделал для Жюпьена, что Робер де Сен-Лу сделал для Мореля, и она не выводила из этого каких-либо заключений о той характерной особенности, что снова и снова проявлялась в коленах Германтов - ведь и Легранден немало помог Теодору, - и, в конце концов, женщина столь моральная и так сильно укоренившаяся в своих предрассудках, она решила, что это своего рода повсеместный обычай, и потому отказать ему в уважении невозможно. Она по-прежнему отзывалась о каком-нибудь молодом человеке - вроде Мореля или Теодора: "Он встретил господина, который сильно им заинтересовался и очень помог". И так как в этих случаях покровители - это те, кто любит, страдает и прощает все, Франсуаза без колебаний отводила им лучшую роль в отношениях между ними и "малышами", которых они развращали, приписывая первым "большое сердце". Она безоговорочно осуждала Теодора, вдоволь попортившего кровь Леграндену и, казалось, почти не сомневалась в природе их отношений: "Тут парень сообразил, что пора бы и ему внести свою лепту и так говорит: "Возьмите меня с собой, я буду вас так любить, я так вам угожу", - и само понятно, у мсье такое сердце, что, конечно, Теодор может и не сомневаться, что получит намного больше, чем он сам того ст_оит, потому что ведь голова-то у него бедовая, - но зато мсье-то такой хороший! Я так и говорю Жанетте (невесте Теодора): "Малышка, если что стрясется, бегите сразу к нему. Он лучше на полу спать ляжет, а вас положит на своей кровати. Он слишком любит малыша (Теодора), чтобы прогнать. Конечно, он не покинет его никогда"". (Из вежливости я спросил у сестры Теодора о его фамилии, - сам он жил теперь на юге. "Так это он написал письмо о моей статье в Фигаро!" - воскликнул я, узнав, что его фамилия Санилон6.) И по этой причине Сен-Лу внушал ей большее уважение, нежели Морель; она считала, что несмотря на все треволнения, которые довелось ему пережить из-за "малыша" (Мореля), маркиз всегда придет к нему на помощь, потому что у него "сердце золотое", - либо же с самим Сен-Лу должны произойти какие-то грандиозные перемены. Он просил меня задержаться в Тансонвиле, оборонив на ходу, хотя теперь явно не старался сказать мне что-то приятное, что своим приездом я очень обрадовал его жену - по ее словам, в тот вечер она была вне себя от счастья; в тот вечер, когда она была так грустна, что, явившись нежданно, я чудом спас ее от отчаяния, "а может быть и худшего", - добавил Робер. |
