|
Надо убираться отсюда, пока огонь не разгорелся. – Голос мой звучал хрипло. – Давайте-ка выведем детей. Пожалуй, я могу порвать цепи. Кинкейд молча вытянул руку и снял со стены ключ. Потом прислонился к стене спиной и бросил ключ мне. – А можно и так, – кивнул я и передал ключ Мёрфи. Она принялась размыкать наручники. Я слишком устал, чтобы шевелиться. Рука не болела, что само по себе неважный признак. Но я слишком устал даже для того, чтобы переживать на этот счет. Я просто сидел и смотрел на Кинкейда. Он снова зажимал раненую ногу рукой. Из-под пальцев сочилась кровь. Кровь испачкала весь его живот, руку, да и лицо его было сплошь забрызгано, словно он играл в «поймай яблоко» на бойне. – Вы ранены, – сказал я. – Есть немного, – согласился он. – Собака. – Я видел, как на вас навалились. – Да, там фигня вышла, – кивнул он. – Что произошло? – спросил я. – Я остался жив. – У вас вся грудь в крови. И рука. – Знаю. – И лицо тоже. Он поднял бровь, потом потрогал подбородок и посмотрел на перепачканные кровью пальцы. – А… Это не моя кровь. – Он принялся рыться в поясной сумке. Я сумел-таки накопить еще немного энергии, чтобы встать и подойти к нему. Он достал из сумки ролик черной изоленты и резкими, уверенными движениями туго обмотал ею раненую ногу, буквально заклеив рану. Он использовал почти треть ролика, потом хмыкнул и оторвал остаток. – Боюсь, руку-то вы потеряли, – заметил он. – Я так и так собирался отослать ее на кухню. Заказал средней прожарки. Пару секунд Кинкейд молча смотрел на меня, потом негромко засмеялся. Странный у него вышел смех – будто он не привык к этому. Так и продолжая смеяться, он поднялся, достал еще один пистолет и снял с пояса свой мачете. – Выводите детей, – сказал он. – Пойду расчленю для надежности то, что осталось. – Супер, – кивнул я. – Столько хлопот, столько проблем – и в результате вы все равно разнесли все к чертовой матери. Не проще ли было сразу с этого начать, а, Дрезден? Мёрфи освободила детей, и они по одному отцеплялись от стены. Какая-то девочка лет четырех-пяти просто упала с плачем на меня. Я придержал ее за плечи с минуту, давая выплакаться. – Нет, нельзя, – сказал я Кинкейду. Кинкейд смотрел на меня со своим обыкновенным непроницаемым выражением лица. В глазах его на мгновение мелькнуло что-то дикое, кровожадное, сытое… Мелькнуло – и исчезло. Может, мне это только показалось. – Возможно, вы правы, – произнес он и исчез в дыму. Мёрфи помогла мне встать. Она заставила всех детей взяться за руки, сама взяла за руку переднего и повела всех нас к лестнице. По дороге она нагнулась и подобрала с пола свои джинсы. Впрочем, того, что от них осталось, явно не хватало, чтобы избежать обвинения в появлении в общественном месте в непристойном виде, так что она со вздохом кинула их обратно. – Розовые трусики, – заметил я, опустив взгляд. – С белыми резинками. Ни за что бы не догадался. Мёрфи тоже слишком устала, чтобы испепелять взглядом. Но честно попробовала. – Они здорово идут к бронежилету и поясу с кобурой, Мёрф. Сразу видно, что ты женщина, для которой долг прежде всего. Она с улыбкой наступила мне на ногу. – Чисто, – послышался из дыма голос Кинкейда, и он показался, слегка закашлявшись. – Там четыре занятых гроба. Один из них – тот одноухий парень, о котором вы рассказывали. Все теперь без головы. |
