|
– Кто он и где он? – шепнул он. Она вздрогнула от этого вопроса. Так изумителен, груб и неестествен был он в устах Тушина. Ей казалось непостижимо, как он посягает, без пощады женского, всякому понятного чувства, на такую откровенность, какой женщины не делают никому. «Зачем? – втайне удивлялась она, – у него должны быть какие-нибудь особые причины – какие?» – Марк Волохов! – смело сказала она, осилив себя. Он остолбенел на минуту. Потом вдруг схватил свой бич за рукоятку обеими руками и с треском изломал его в одну минуту о колено в мелкие куски, с яростью бросив на землю щепки дерева и куски серебра. – То же будет и с ним! – прорычал он, нагибаясь к ее лицу, трясясь и ощетинясь, как зверь, готовый скакнуть на врага. – Он там теперь? – спросил он, указывая на обрыв. Только слышалось его тяжелое дыхание. Она с изумлением глядела на него и отступила за скамью. – Мне страшно, Иван Иванович, пощадите меня! уйдите! – шептала она в ужасе, протягивая обе руки, как бы защищаясь от него. – Прежде убью его, потом… уйду! – говорил он, едва владея собой. – Это вы для меня сделаете, чтоб облегчить меня, или… для себя? Он молчал, глядя в землю. Потом стал ходить большими шагами взад и вперед. – Что же мне делать, научите, Вера Васильевна? – спросил он, все еще трясясь от раздражения. – Прежде всего успокойтесь и скажите, за что вы хотите убить его, и хочу ли я этого? – Он враг ваш, и следовательно – мой… – чуть слышно прибавил он. – Врагов разве убивают? Он потупил голову, увидал разбросанные обломки бича у ног, наклонился, будто стыдясь, собрал их и сунул в карман мекинтоша. – Я не жалуюсь на него, помните это. Я одна… виновата… а он прав… – едва договорила она с такой горечью, с такой внутренней мукой, что Тушин вдруг взял ее за руку. – Вера Васильевна – вы ужасно страдаете! Она молчала. А он с участием и удивлением глядел на нее. – Я ничего не понимаю, – сказал он, – «не виноват», «не жалуюсь»; в таком случае – о чем хотели поговорить со мной? зачем вы звали меня сюда, в аллею?.. – Я хотела, чтоб вы знали все… Она, отворотясь, молча глядела к обрыву. И он поглядел туда, потом на нее и все стоял перед ней, с вопросом в глазах. – Послушайте, Вера Васильевна, не оставляйте меня в потемках. Если вы нашли нужным доверить мне тайну… – он на этом слове с страшным усилием перемог себя, – которая касалась вас одной, то объясните всю историю… – Ваше нынешнее лицо, особенные взгляды, которые вы обращали ко мне – я не поняла их. Я думала, вы знаете все, хотела допроситься, что у вас на уме… Я поторопилась… Но все равно, рано или поздно – я сказала бы вам… Сядьте, выслушайте меня и потом оттолкните! Он, положив локти на колени и спрятав лицо в ладони, слушал ее. Она передала ему в коротких словах историю. Он встал, минуты три ходил взад и вперед, потом остановился перед ней. – Вы простили его? – спросил он. – За что? Вы видите, что… я одна виновата… – И… простились с ним, или… надеетесь, что он опомнится и воротится? Она покачала головой. «Между нами нет ничего общего… Мы разошлись давно. Я никогда не увижу его». – Теперь я только начинаю немного понимать, и то не все, – сказал, подумавши, Тушин и вздохнул, как вол, которого отпрягли. – Я думал, что вы нагло обмануты. – Нет, нет… – И зовете меня на помощь; думал, что пришла пора медведю «сослужить службу», и чуть было не оказал вам в самом деле «медвежьей услуги», – добавил он, вынимая из кармана и показывая ей обломок бича. |
