Я люблю апельсины и всё, что случайно рифмуется,

         У меня темперамент макаки и нервы как сталь.

         Пусть любой старомодник из зависти злится

         и дуется

         И вопит: «Не поэзия – шваль!»

         Врешь! Я прыщ на извечном сиденье поэзии,

         Глянцевито-багровый, напевно-коралловый прыщ,

         Прыщ с головкой белее несказанно жженой

         магнезии

         И галантно-развязно-манерно-изломанный хлыщ.

         Ах, словесные тонкие-звонкие фокусы-покусы!

         Заклюю, забрыкаю, за локоть себя укушу.

         Кто не понял – невежда. К нечистому!

         Накося-выкуси.

         Презираю толпу. Попишу? Попишу, попишу…

         Попишу животом, и ноздрей, и ногами, и пятками,

         Двухкопеечным мыслям придам сумасшедший

         размах,

         Зарифмую всё это для стиля яичными смятками

         И пойду по панели, пойду на бесстыжих руках…

    <1908>

Недоразумение

         Она была поэтесса,

         Поэтесса бальзаковских лет.

         А он был просто повеса,

         Курчавый и пылкий брюнет.

         Повеса пришел к поэтессе.

         В полумраке дышали духи,

         На софе, как в торжественной мессе,

         Поэтесса гнусила стихи:

         «О, сумей огнедышащей лаской

         Всколыхнуть мою сонную страсть.

         К пене бедер за алой подвязкой

         Ты не бойся устами припасть!

         Я свежа, как дыханье левкоя…

         О, сплетем же истомности тел!»

         Продолжение было такое,

         Что курчавый брюнет покраснел.

         Покраснел, но оправился быстро

         И подумал: была не была!

         Здесь не думские речи министра,

         Не слова здесь нужны, а дела…

         С несдержанной силой кентавра

         Поэтессу повеса привлек,

         Но визгливо-вульгарное: «Мавра!!» —

         Охладило кипучий поток.