Светло. Прости!.. В тоске пе-ре-ле-за-ю,

         Твои глаза заочно ло-бы-за-ю

         И… с тррреском рву штанину о костыль.

         Рахиль!

         Как мамонт бешеный, влачился я, хромой.

         На улицах луна и кружево каштанов…

         Будь проклята любовь вблизи отцов-тиранов!

         Кто утолит сегодня голод мой?

         Домой!..

    1910

Уездный город Болхов

         На Одёрской площади понурые одры,

         Понурые лари и понурые крестьяне.

         Вкруг Одёрской площади груды пестрой рвани:

         Номера, лабазы и постоялые дворы.

         Воняет кожей, рыбой и клеем.

         Машина в трактире хрипло сипит.

         Пыль кружит по улице и забивает рот,

         Въедается в глаза, клеймит лицо и ворот.

         Боровы с веревками оживляют город

         И, моргая веками, дрыхнут у ворот.

         Заборы – заборы – заборы – заборы

         Мостки, пустыри и пыльный репей.

         Коринфские колонны облупленной семьей

         Поддерживают кров «Мещанской богадельни».

         Средь нищенских домов упорно и бесцельно

         Угрюмо-пьяный чуйка воюет со скамьей.

         Сквозь мутные стекла мерцают божницы.

         Два стражника мчатся куда-то в карьер.

         Двадцать пять церквей пестрят со всех сторон.

         Лиловые, и желтые, и белые в полоску.

         Дева у окна скребет перстом прическу.

         В небе караван тоскующих ворон.

         Воняет клеем, пылью и кожей.

         Стемнело. День умер. Куда бы пойти?..

         На горе бомондное гулянье в «Городке»:

         Извилистые ухари в драконовых жилетах

         И вспухшие от сна кожевницы в корсетах

         Ползут кольцом вкруг «музыки», как стая мух

         в горшке.

         Кларнет и гобой отстают от литавров.

         «Как ночь-то лунаста!» – «Лобзаться-с

         вкусней!»

         А внизу за гривенник волшебный новый яд —

         Серьезная толпа застыла пред экраном:

         «Карнавал в Венеции», «Любовник под диваном».