– Прикольно, – эхом ответил Романыч и блаженно прищурился, повернув лицо к солнцу. – Весна уже, хорошо-о…

На дереве завозилась какая-то пакость, каркнула, вниз кора полетела. Потом взлетела, хлопая крыльями – тощая, серая. Ничего, отожрется на пасхальном. Считай, на каждой могилке яйца да куличи. Свечки еще…

– Романыч, а вороны свечки едят?

Он один глаз открыл и на меня посмотрел. Жутковато даже.

– Они, грешные, все едят, Димка. Как мы. Так вот, чего я про Ангела вспомнил: он меня удивил однажды. Идем вот так по могилкам, смотрим, где чего полезного. Я лопатку нашел, типа саперной, маленькую. Хоть и ржавая, а продал Савичеву. А он с пустыми руками топал, Ангел-то, неудачный день. И вдруг раз! – остановился и стоит. Замер, млять, как статуй.

Я достал пачку, куда собирал бычки, выбрал подлиннее и сунул в зубы.

– Оставишь, – кивнул Романыч, так и наблюдая за мной одним глазом. – На пару дохлых.

– Базара нет. – Я достал коробок спичек, потряс, проверяя, сколько там. Ничего, шуршат. Закурил. – И стоит, и чего?

– А потом руку на памятник: а он, монумент, скромный такой – гранит серенький, второй сорт, и фотка пересвечена. Без души делали. И венков ни одного. Короче, глаза закатил и вещать начал. Мент, говорит, это был.

– Не люблю я их, – не удержался я. Сигарета была слабая: что куришь, что воздухом дышишь. А еще и оставлять.

– Да кто их, млять, любит… Они и сами между собой собачатся. Гайцы с уголовкой, опера со следаками. Участковые и вовсе пидоры. Все они – одно фуфло. Но этот не такой, типа герой. Я даж удивился, вот и рассказываю.

– От взятки отказался? – равнодушно прикусив фильтр, уточнил я. – Поэтому коллеги задушили сапогами в «обезьяннике»?

Романыч аж вздрогнул. Он мне как-то жаловался, что побили в ментовке, теперь перед дождем ребра ноют. Срослись не так, либо еще чего. Две ходки и целый, а вот к местным угодил по ерунде – хватило.

– Не-не-не! В натуре, мужик дельный. Он, млять, мент такой был такой, плюшевый. При погонах, но по финансовой части. Типа и служба, и звездочки, а к собачьей работе безотносительно. Законники бы такого порезали, им до балды – легавый, и все. Но я все ж не стал бы. Короче, шел он со службы, мент этот, или ехал на чем, хрен упомню, а в соседнем доме у него – пожар. Ангел описал все, как телевизор, словно сам видел: седьмой этаж, млять, дым черный наверх из двух окон, людишки внизу топчутся, орут. Сейчас бы на телефоны снимали, а тогда просто глазели.

Я глянул на окурок и протянул ему: затяжки три будет, сойдет. Романыч кивнул и взял.

– А в одном окне девчушка мечется. Ну, лет десять там ей, двенадцать, не ебабельная еще. Дите. И сгореть не хочет, и прыгать – кабздец, даже ей по малолетству ясно. А пожарных нет ни хрена, пробки на дорогах, конец дня же…

Он затянулся последний раз и выкинул обожженный фильтр за оградку.

– Ну?

– Бздну! Прыгнула она, короче. А мент рванулся ее ловить – других желающих не нашлось. И она ему шею сломала, когда падала, такая вот неудача. Раз – и трупак.

Я даже заржал от неожиданности. Романыч на меня посмотрел, обоими уже глазами, но не улыбнулся.

– Чего смеешься? В натуре же герой, млять. Настоящий мужик. Хоть и не надо это никому, если задуматься. Все там будем. Раньше, позже – оно и не так важно.

– А девка-то выжила?

– Да хрен ее знает. Ангел же только про покойников… Занятный он, и рассказывать горазд, жалко, если помер по зиме.