Надеюсь, ты счастливо женат и здоровы детишки твои.

Надеюсь, ты здоров и не беден.

Надеюсь, что ты бросил свои глупости в Чернобыле, хотя мне и придётся с тобой как раз о Чернобыле поговорить.:/ И просить тебя вернуться туда, если глупости ты всё-таки бросил. Прости меня за это, мальчик.

В Белоруссии я жила не всегда. До 92-го года я жила со своей старой бабкой в деревне Котлы — в пятнадцати километрах от Припяти. Деревня была в старой зоне отчуждения первого Чернобыля, даже не деревня, а хутор в десять дворов, как бы выселка от Плютовища.

До войны бабка работала уборщицей во Дворце культуры ЧАЭС (не помню названия) в Припяти и держала коз. На работу бабушка ездила не велосипеде. Моя мама меня бросила совсем маленькой, где она и что с ней, я так никогда и не узнала — бабка моя была суровая неграмотная женщина и прокляла свою дочь страшным проклятием. Мне кажется, что однажды под Рождество мама приезжала, ночью, но бабка её и на порог не пустила.

В 86-м году мне было уже пятнадцать лет, и начало войны я помню хорошо. Я заканчивала школу и собиралась поступать. Но война всё изменила. Когда летом началась эвакуация, бабка наотрез отказалась уехать, сдать коз на уничтожение, и мы с ней и с козами спрятались на хуторе, где-то недалеко от деревни. Бросить одну я её не могла, переубедить уехать тоже, и я осталась с ней.

Примерно через два года, когда строили первый саркофаг и всё немного успокоилось, мы вернулись в бабкин дом в Котлах. Мы там были не одни. Довольно много людей жило. Жили мы с огорода, и организовалось с жителями что-то навроде коммуны.

Если честно, я вспоминаю это время как очень хорошее. Однажды мы всей деревней дали отпор мародёрам, одного даже схватили и передали милиции. Парней вокруг не было, забот хватало, из припятской библиотеки я натаскала книг и, читая их, строила мечтательные планы. Но очень сильно сознавала, что бабушку не оставлю до её смерти.

В деревне был православный поп…»

Глава 3

БЛИЦ

Комбат, как Путин в хронике, перекинул страничку вверх.

«Он не служил и не носил рясы, но все верили, что он рукоположен, что он настоящий. Он появился, когда деревня собиралась. К нам ведь пришли многие из других деревень, по одному, по два человека. Поп появился примерно в 1989 году, зимой, то ли в самом начале весны. Занял домишко с окраины, сколотил крест из досок на крыше. Бабки стали собираться у него вечерами, на чаепитие. Он читал вслух Библию и жития, у него с собой было. Его кормили всей деревней. На лице у него была большая родинка рядом с глазом. Моя бабушка одна не верила, что он поп. Она решила его разоблачить, ходила на чаепития и провоцировала его на религиозные темы. В результате они подружились, и он перешёл жить к нам.

Человек он был хороший, хотя очень строгий и молчаливый. Чопорный, но не по-деревенски. Сейчас про таких говорят — „сноб“. Ему было лет, как моей бабушке, примерно 57–60. Однажды я стирала одежду и вытащила у него из кармана бумажник. Девчонки любопытны, и я посмотрела внутри. Там был паспорт (Иевлев Виктор Викторович), деньги и удостоверение подполковника КГБ СССР в очень толстом целлофане. Я не знаю, как пишется в удостоверениях про отставку и пишется ли, но у него про отставку ничего не было. Подполковник Комитета Государственной Безопасности СССР Иевлев Виктор Викторович.

Бабушка была очень счастлива, и я не решилась ей сказать, потому что моя мама была под следствием по неблагонадёжности. Она познакомилась с человеком, который её вовлёк в антисоветскую деятельность. Поэтому она меня и оставила на бабушку. Я очень испугалась. Я не знала, как бабушка относится теперь к КГБ, но я знала, что бабушка ненавидит, когда врут. Я постирала брюки с бумажником внутри, чтобы он не догадался, что я видела.