— Меня звать Владиславом, — представился тот, что сидел у стены, слева (от Комбата глядя). В общем, Комбат по голосу понял так, что и задал первый вопрос этот мальчик. Владислав. — Моя сестра Владислава. Наша фамилия вам ни о чём не скажет, хотя она и не секретна.

— У нас к вам письмо от Ирины Петровны Костриковой, — сказала сидящая у прохода, справа (от Комбата глядя). Теперь Комбат был уверен, что первый вопрос задавала она.

— Так, стоп, — сказал он решительно. Тут ему обожгла пальцы впустую истлевшая сигарета, и он её затушил, шипя сквозь зубы. — Ты, парень. А ну-ка сними хотя бы капюшон. У меня в глазах двоится. Это нормально только за нейтралкой.

— Да, извините, мы всё время забываем, что наша внешность, когда мы находимся рядом друг с другом, сильно действует на свежих людей, — сказал, чёрт бы их побрал СОВЕРШЕННО, кто-то из них.

Капюшон был снят. Кое-какая разница обозначилась. Комбат перевёл дух.

— Впрочем, когда мы не находимся рядом, наша внешность может воздействовать ещё сильней. Учителя иногда уходили с работы, — сказала та, что осталась в капюшоне. Владислава.

— У них нервная работа, — выговорил Комбат. Тут до него дошло: мозги получили немного свободной оперативной памяти. — От тёти Иры письмо?!

— Да, от Ирины Петровны.

— Она жива?!

— Нет, к нашему огромному сожалению.

Комбат глотнул пива. У него всё внутри оборвалось.

Конечно, он был уверен, что тётя баба Ира умерла. Он сотни раз об этом думал. «Но какая же я свинья свинская. Тётечка бабуля Ирочка…»

— Когда?..

— В две тысячи тридцатом.

Шесть лет назад…

— Мучилась? Болела?

— Скоропостижно. Во сне. Владислава как раз была с ней. Я, к сожалению, уезжал по делам.

— Ничего нельзя было поделать. «Скорая» приехала очень быстро. Врачи работали великолепно. Но — обширный инсульт, — проговорила девушка.

«Тётечка баба Ирочка… Сегодня же позвоню родителям. Сегодня же! Как они там, на Гавайях…»

— Мы вам глубоко сочувствуем, Владимир Сергеевич. А вы, прошу вас, посочувствуйте нам. Баба Ира очень много для нас значила, — сказал Владислав без капюшона.

Комбат с трудом, с боем, по частям брал себя в руки.

— Я ещё не сказал вам — я ли это, — сказал он, закашлялся и глотнул из пустой бутылки, открыл ногтем вторую — прямо в упаковке. — Но да, это я. Спасибо за сочувствие, а я предварительно выражаю вам своё. Теперь следовало бы объясниться.

— Лучше будет, если вы сразу прочтёте письмо.

— Письмо? От тёти бабы? Что там?

— Мы не читали его, Владимир Сергеевич, — произнёс Владислав с заметной укоризной. — Чужие письма нельзя читать.

— Почему же тогда — «будет лучше»?

— Туше, — негромко сказала Владислава. Её брат улыбнулся краем рта.

— Бабу Иру просили написать для вас это письмо, — пояснил он. — И мы приблизительно представляем, что она могла написать. Во всяком случае, что она могла написать о нас.

— Семь лет назад? — спросил Комбат, не спросив того, что хотел: «Кто просил написать?» — Шесть?

— Десять лет назад почти ровно, — сказал Владислав.